Книги

Не друг

22
18
20
22
24
26
28
30

Слишком часто мне сегодня говорили не пугаться и, совершенно, кстати, бестолку. Я все равно боялась. А ещё — чувствовала себя совершенно сбитой с толку, когда поняла, что именно собрался сделать Никита.

Руки машинально взлетели вверх, ладони легли на выпуклые мышцы плеч и попытались оттолкнуть сильное тело, но голова Никиты уже опустилась к моей шее и горячие губы мягко прикоснулись к пульсирующей ране.

— Ааах… - протяжно застонала я и Никита окаменел, но не сдвинулся ни на миллиметр, и губ тоже не убрал.

Я тоже замерла и только нарастающая дрожь в теле выдавала внутреннее напряжение. Я ждала боли, была готова к ней, но после первой кусачей вспышки неприятные ощущения почти исчезли.

Губы шевельнулись, потревожив воспаленную плоть и язык мягко очертил края ранки, заставляя меня издать звук, похожий на жалобное мяуканье, но, если бы меня сейчас спросили — больно ли мне, я бы затруднилась с однозначным ответом.

Да, это было больно, но боль не играла главную роль. Она была приглушена таким невыносимо приятным ощущением, которое оказалось очень трудно описать, но если попробовать, то я бы сравнила это с расчёсыванием комариного укуса, когда чешешь покрасневшую кожу и не понимаешь, от чего на глазах выступают слезы — от боли или от облегчения.

Язык продолжал медленно двигаться, рисовать мокрые дорожки, мягко очерчивать контур и упруго толкаться, массируя поврежденную кожу и заставляя меня беспокойно ёрзать и постанывать от необычных ощущений. Внутренняя вибрация достигла того предела, после которого было уже невозможно скрыть её и я буквально задрожала, не понимая, как справиться с этим безумием. Ничего подобного я раньше не чувствовала и не имела представления, что это и почему кожа настолько чувствительна. Я настолько остро ощущала прикосновения, словно и не язык это был вовсе, а оголенный провод, через который по телу пропускали слабый ток.

— Ну как, легче?

Я с трудом распахнула свинцовые веки и невероятным усилием воли сфокусировала взгляд на лице Никиты. Он немного хмурился, но даже за сведенными бровями и чрезмерной, показной строгостью я чувствовала его беспокойство. Он волнуется? Сочувствует? Диссонанс между его видом и моей уверенностью в его чувствах ввел в секундный ступор. Я не могла понять, откуда я знаю то, что он испытывает, но я это знала!

Никита не торопился освобождать меня от веса своего тела, поэтому мне пришлось самой его отодвигать и это тоже добавило новых ощущений. Тысячи раз я держала Никиту за руку, сотни раз дотрагивалась до его плеч, спины и груди, но именно сейчас каждое касание вызывало слабое покалывание в кончиках пальцев и мне казалось, что от кожи Никиты к моим ладоням тянутся невидимые, связывающие нас, нити. Помимо покалывания я чувствовала незнакомую вибрацию внутри тела Никиты, словно там, под горячей кожей урчит довольный кот.

— Так тебе легче? — Никита повел плечом, отзываясь на мое прикосновение, чем опять напомнил кошку, выпрашивающую ласку, поднялся с кровати и протянул ладонь, чтобы помочь встать и мне.

Я машинально приняла его руку и, только заметив едва заметную удовлетворенную улыбку, поняла, что именно сделала.

— Ты не хочешь со мной разговаривать? — Никита сел один из стульев, я заняла второй, правда, предварительно отодвинув его за стол, чтобы увеличить расстояние.

По телу все еще гуляла странная то ли тяжесть, то ли слабость, но я запрещала себе сосредотачиваться на этих ощущениях.

— Можно и поговорить, но я не представляю о чем. О погоде? О сессии?

— О нас, — перебил мои кривляния Никита и я опять отметила его незнакомую мне взрослость и уверенность.

Невероятно! Не может же человек так измениться за несколько часов. Или может?

— Твой преподаватель рассказал тебе об оборотнях? — Никита дождался моего мрачного кивка и продолжил: — Я сам так обалдел, чуть с ума от радости не сошел.

— От радости? — я поверить не могла в его слова.

— Да, от нее самой. — Никита прищурился. — Ты не знаешь, каково это — ощущать, что внутри тебя живёт кто-то ещё. Я же думал, что у меня раздвоение личности, понимаешь? Начитался всякого… Боялся сам себя, и за тебя боялся. Но твой Бельшанский и его альфа объяснили мне все, помочь обещали.