Как будто позавчера не она угрожала повеситься, кинуться с крыши, утопиться или как минимум порезать вены, если отец ей не пообещает, что поищет среди крутых кого-то, кто может помочь с Америкой.
Мичурин от Маши ждал другой реакции. Но дочь как будто вовсе забыла о стажировке.
– Как мама? – спросил Мичурин, решив не трогать лихо, пока оно тихо.
– На работе, – ответила Машка. – Она у нас теперь в офисе.
Мичурин подумал, что ослышался, поперхнулся.
– Где Лена, а где офис? С чего?!
– Ее начальник, если помнишь, Ушаков, ну, тот задрот, представь, стал главой Росгаза, и позвал маму к себе. Ну, а меня по блату в международную программу.
Сказанное объясняло поведение дочки, но не укладывалось в голове Мичурина. Особенно фамилия девственника Ушакова, который, раз свалившись на его голову, теперь, кажется, прописался там навсегда.
Глава 5
В свой первый официальный рабочий день Лена ощущала себя не в своей тарелке. Дело было даже не в тесных лодочках и деловом костюме, купленных второпях в тот день, когда Дима вызвал её спасать в день назначения. Её не смущали ранний подъем, общение с новыми людьми, график. Дима заверил, что к ней не будут применяться корпоративные меры за опоздание и ранний уход. Но Лена привыкла к независимости и расставаться с ней было трудней всего.
Катя проспала. Черт! Всю ночь она маялась мыслями о том, почему после предложения они с Димой ни на шаг не продвигались в отношениях. Он как будто вовсе забыл о ней.
Катя стремглав понеслась в ванную.
Но тут взгляд её уткнулся в открытую чёрную бархатную коробочку с кольцом на зеркале. Катя надела кольцо на палец и покрутила, разом замедлившись. Блеск бриллианта придал ей уверенности.
– Он просто сейчас слишком занят новым служебным положением, Катя, это у нищебродов полно времени, а у достойных мужчин на первом месте карьера. Не накручивай себя! – сказала она в зеркало голосом бабушки.
Катя жила в коммунальной квартире на Пушкинской улице, в бывшем доме Пале-Рояль. Несмотря на громкое название, та ещё дыра. Соседние комнаты и квартиры были заняты небогатыми туристами и парочками, снимавшими кровати на час, и кровати нещадно скрипели так, что Кате стыдно было кого-то сюда позвать. Да, собственно, и некого было звать. Подруг не было, интернет-знакомств Катя опасалась.
Комнату свою Катя получила от бабушки, которая и воспитала её. Мать и отец скинули её бабуле ещё во младенчестве, были геологами, разбились в одну из экспедиций на вертолёте. Катя их почти не знала, знала только, что они любили друг друга и горы, а её – не очень. А бабушка любила. Хоть никогда не показывала этого. Её любовь проявлялась в строгости. Она была переводчицей, именно поэтому выбрала внучке ту же профессию. Очевидно, из любви она с детства приучала Катю к мысли о том, что невзрачным барышням не стоит рассчитывать на многое, и в любом случае, переводы всегда дадут какой-никакой, а хлеб.
Катя галопом поскакала на маршрутку. Но замедлила шаг. Теперь и опоздать можно. Невесты руководителей не опаздывают, они задерживаются.
Вика, как всегда с иголочки, спешила к зданию офиса, постукивая каблуками. Она невестой не была и бриллианта на пальце у неё не было. За опоздание могли урезать зарплату. И наследства от бабушки у приезжей из Твери не было.
Вика почти прошла через турникет, как её окликнул Костик.
– Ты? Вернулся? – спросила Вика. – Прости, я опаздываю.