— Вы знаете, где находится Андрей Ремисов?

Эмиль покачал головой. Я боялась, они углубят тему — и вдруг всплывает, что я была в том зале вместе с Бессоновым, но, к счастью, беседа пошла в другом направлении.

— Кто еще участвовал в торговле оружием?

Он говорил и говорил. На него наседали по двое, по трое, задавая вопросы. Что-то чертил на бумаге, объясняя, словно нерадивым ученикам, схемы движения средств, записывал номера счетов и суммы. В подробностях рассказывал, кто и как проводил, а затем обналичивал деньги. Через несколько часов — а перерыв не делали, времени слишком мало, у меня гудела голова. От неудобного стула ломило спину, я попила воды и вернулась на место. Несколько раз мне предлагали уйти, но я решила остаться с мужем.

Если он это выдерживает, то и я смогу.

Только на рассвете от него более-менее отстали. Эмиля совсем измочалили. Наклонившись вперед, он массировал пальцами грудную мышцу напротив сердца. Глаза стали тусклыми — он устал, очень устал.

— Тебе плохо? — я подалась к нему.

Эмиль поморщился и покачал головой. Он не признается, что сердце шалит. Такой большой, сильный, но я чувствовала, что сейчас ему нужна поддержка. Они ведь не хотят, чтобы ключевой свидетель умер прямо здесь?

— Вы не видите, что он плохо себя чувствует? — с вызовом спросила я.

— Со мной все в порядке, — он убрал руку, сообразив, что спалился, и выпрямился.

Я попыталась вспомнить, где его лекарства… Должно быть, остались в одной из сумок с деньгами.

— Теперь о вашем сыне. За Бессоновым, его родственниками и ключевыми партнерами мы установили слежку. Их телефоны прослушиваются. На месте похищения работают криминалисты. Местоположение ребенка еще не установлено, но мы делаем все, что можем. Пока мы не будем никого опрашивать, чтобы похитители ничего не заподозрили.

— И что дальше?

— Дайте нам возможность работать. Хорошо, что вы собрали деньги. Завтра, как они и потребовали, вам нужно будет пойти на набережную. Вы будете под наблюдением. Если что-то пойдет не так, наши сотрудники вмешаются. Мы надеемся, до этого момента нам удастся установить, где находится ребенок.

— Если нет, я больше ничего не скажу, — предупредил Эмиль.

— На сегодня мы закончили… Отдохните перед важным днем. Вас отвезут в гостиницу. Вы сделали все, что могли.

Нас везли на заднем сиденье. После многочасового допроса я чувствовала себя опустошенной, голова стала тяжелой. Я смотрела в окно и ни о чем не думала. Было отчетливое ощущение, что моя жизнь рушится.

Гостиничный номер был недорогим. От плохого освещения болели и слезились глаза. С порога я подошла к окну и взглянула в светлеющее на востоке небо. Несмотря на безумную вымотанность, я абсолютно не хотела спать и знала, что не усну.

За спиной хлопнула дверь и я обернулась. Эмиль двигался медленно, как старик. Мы встретились глазами и мне стало больно, когда я увидела, в каком он состоянии. Его словно мельничные жернова перемололи. Постарел лет на десять.

Он сел на кровать, застеленную дешевым покрывалом, и я пристроилась рядом. Положила на сгорбленную спину руку. Эмиль без эмоций смотрел в пол, а я… я не знала, что говорить. Что горжусь им? Так банально… Что благодарна? Что я его люблю?