Знакомство латинской Европы с трудами неоплатоников и герметическим корпусом приводит к существенному изменению европейского мировоззрения. На смену осознания собственной греховности, приходит уверенность в своих силах, желание ярче раскрыть заложенный образ Божий. В эту эпоху формируется новое понимание отношений человека и мира. Теперь, человек не просто пассивный наблюдатель, он может и должен использовать силы природы и духовного мира в своих интересах. Вот что говорится о человеке в одном из герметических текстов: «Дерзнем сказать, – говорит Гермес Трисмегист, – что человек есть смертный Бог и что Бог небесный есть бессмертный человек. Таким образом, все вещи управляются миром и человеком».367 Каббала также говорит, что человеку доступно не только знание тайн мироздания, но и возможность поставить их себе на службу.368 П.П. Гайденко подчеркивает роль магико-оккультных течений в изменении понимания роли человека: «они создали образ Человека-Бога, способного не только до конца познавать природу, но и магически воздействовать на нее, преобразовывать ее в соответствии со своими интересами и целями. Ослабив сознание человеческой греховности, герметизм сократил дистанцию между трансцендентным Богом и тварным миром, с одной стороны, Богом и человеком – с другой».369 Именно ренессансное превозношение человека, позволило снять прочно укоренившееся в умах противопоставление естественного и искусственного, природы и техники. Хотя на уровне теории это противопоставление было снято с наступлением эпохи христианства, но осознанно это было лишь в эпоху Возрождения. «В этом новом свете открылась, наконец, перспектива реализовать возможности, заложенные в христианских догматах творения и боговоплощения», – заключает историк науки.370

Сегодня для нас является очевидным, что наука и магия не имею ничего общего. Наука занимается точным познанием, доступным каждому человеку. Магия, напротив, прибегает к расплывчатым формулировкам, которые доступны лишь узкому кругу посвященных людей. Науке можно научить любого желающего, магия же изначально доступна лишь особо одаренным людям. И, действительно, практически с начала научной революции, магия подвергается резкой критике со стороны ученых. Союзником новорожденной науки становится Церковь, для которой магия столь же неприемлема. Но отношения магии и науки вовсе не ограничиваются общеизвестным конфликтом.

Дж. Реале справедливо утверждает: «Присутствие неоплатоновской и неопифагорейской традиций, герметического мышления и магической традиции в процессе научной революции является неопровержимым фактом. В то время как некоторые из этих идей сыграли значительную роль в зарождении науки371, по мере развития научной революции в ее практическом и теоретическом аспектах единственная форма знания – современная наука – последовательно отторгает, критикует и вытесняет магическое мышление».372 С ним согласны большинство современных исследований, среди которых Ф. Йейтс, П.П. Гайденко, В.П. Визгин, Дж. Брук. Таким образом, для развивающейся науки Нового времени магическое мировоззрение было скорее препятствием. Но, несомненно, оно стало катализатором, благодаря которому эта наука возникла. Как пишет крупный историк физики Шие: «теперь уже ясно, что герметизм и алхимия внесли позитивный вклад в развитие экспериментального метода, подчеркивая важность наблюдений, освобождая науку от оков унаследованных авторитетов, а также благодаря тому, что они признавали ценность и высокое достоинство ремесел, подчеркивая утилитарную цель научного познания».373

Ренессансный маг нацелен на преобразование мира, он честолюбив, любопытен, открыт к новым идеям. Главное же, он нацелен на практический результат, его не интересуют умозрительные рассуждения в духе схоластики. Кроме того, он признает важность наблюдений для познания этого мира. Именно в формировании такого образа исследователя В.П. Визгин видит основное влияние магии на генезис науки.374

В тоже время, было бы неверно считать, что, развиваясь, магия перерастает в науку. Напротив, они существуют параллельно, взаимодействуя друг с другом, причем обе они под этим влиянием изменяются, сохраняя при этом главное: наука остается рациональным познанием, основанным на точном знании. Магия же продолжает основываться на интуиции, внутреннем озарении, оставаясь доступной лишь избранному кругу людей. При этом, магия и наука могут быть тесно связаны, как, скажем в мировоззрении Исаака Ньютона, , а могут вообще не пересекаться. «Но факт судьбоносного для человечества в целом «пересечения» обозначенных выше научных и герметических традиций остается при этом в силе», – заключает В.П Визгин.375 Можно сказать, что магико-герметическая традиция стала тем катализатором, с помощью которого европейской науке удалось осознать то высокое место, которое отведено человеку в христианском богословии. И хотя магия будет подвергнута резкой критике со стороны создателей современной науки, все они будут разделять ренессансную уверенность в могуществе человека и божественной силе его интеллекта, а также же идею господства человека над природой.376

Научное познание не изолированно от человеческой культуры, которая включает в себя и религию и магию. Более того, как пишет В.П. Визгин: «В сознании европейского общества начала XVII в. «идея» науки и «идея» магии не слишком отличались друг от друга. Можно сказать, что в менталитете тогдашней Европы этой переходной эпохи присутствовали на равных правах и почти отождествлялись самые различные модели знания. Они свободно взаимодействовали друг с другом, вступая в отношения то сотрудничества, то соперничества и конкуренции за право быть господствующей моделью».377 Влияние на развитие науки культурного фона стало общеизвестным после работ Ф. Йейтс и Т. Куна. Наиболее любопытным примером, подчеркивающим всю сложность взаимоотношения науки, религии и магии является сэр Исаак Ньютон, великий ученый, много времени посвятивший алхимическим исследованиям и написавший ряд богословских трактатов.

Вместе с тем, в начале XVII века магия начала стремительно терять свою актуальность. Борьба с магией была общей задачей для Церкви и для развивающейся науки. Ученые выступали резко против мира симпатий и антипатий, против постоянных вмешательств духовных сил в естественные процессы. Для Церкви магия была еще более неприятна, против нее резко выступали святые отцы, особенно блаж. Августин. Реформация, и последовавшая за ней Контрреформация обрушились с резкой критикой на магико-герметические практики. Около 1600 года выходит из печати книга иезуита Мартина дель Рио, который резко критикует магию, в том числе и использование талисманов, которое пытался защитить М. Фичино. Контрреформация позволила очистить католическую Церковь от тех наслоений, которые привнес в нее ренессансный расцвет язычества.378,379 Не менее яростно выступили против магии и отцы Реформации.380

В мире возникающей механики все было подчинено закону природы, однажды заданному Божественным Творцом. Симпатии и антипатии планет в этом мире ничего не значили. Не случайно, творцы новой науки Мерсенн и Декарт даже не захотели встречаться с последним ренессансным магом Кампанеллой, отмечая, что «в науках он ничему не может нас научить».381

Сегодня для нас кажется естественным словосочетание «закон природы». Но если задуматься, то это сочетание становится отнюдь не очевидным. Почему собственно природа должна подчиняться законам? Кто установил эти законы? Могут ли эти законы изменяться? Европейская культура испытала на себе огромное влияние христианства. Авторы научной революции XVII века верили, что Бог сотворил мир. Для них были очевидны ответы на приведенные выше вопросы. Природа сотворена Богом. Господь, согласно своему предвечному замыслу, задал законы, по которым природа существует и развивается. Бог существует вне времени, как и его замысел о мире, а, значит, и законы природы являются столь же неизменными.

Наука Аристотеля не знает понятия закона природы.382,383 Аристотель основывает свою науку на опыте, а в опыте мы встречаем лишь частные явления. Общий закон не может быть познан посредством опыта. Как мы помним, когда Аристотель создавал свою космологию, помимо Перводвигателя, был вынужден ввести еще 55 разумных сфер, сообщающих движение планетам.384 Поскольку в картине мира Аристотеля Перводвигатель занимает место Бога, то легко увидеть, что дополнительные 55 двигателей есть ни что иное как рудименты греческого политеизма. В таком мире сложно искать общие законы, ведь эти разумные сферы самостоятельны и не подчинены Перводвигателю.

Для святых отцов понятие «закон природы» является вполне очевидным. Василий Великий писал: «В сих творениях людьми, имеющими ум, созерцательно постигнутый закон служит восполнением к славословию Творца».385 О законах природы говорит и св. Григорий Богослов.386 В XVII веке Творцы новой науки полностью разделяли взгляды на Бога, как на Законодателя. Для Рене Декарта387 (1596-1650) не только физические, но и математические законы установлены Богом: «Математические истины, кои Вы именуете вечными, были установлены Богом и полностью от Него зависят, как и все прочие сотворенные вещи… Именно Бог учредил эти законы в природе, подобно тому, как король учреждает законы в своем государстве».388 «Ведь достоверно известно, – пишет Декарт М. Мерсенну 27 мая 1630 г., – что Бог является творцом сущности творений в той же мере, как их существования; сущность же эта – не что иное, как именно те вечные истины, кои я вовсе не считаю проистекающими от Бога наподобие эманации солнечных лучей; но я знаю, что Бог – Творец всех вещей, истины же эти – некие вещи, а, следовательно, Он их Творец».389 Вера в Бога-Творца, вот тот фундамент, на котором Декарт, Галилей и их соратники строили здание новой науки.

Всю сложность полемики между магико-оккультной практикой с одной стороны и Церковью и наукой с другой, показывают нам споры о чудесах. Вера в чудо является несомненной частью христианства и вообще любой религии признающей Божественный промысел. Если Бог не может вмешаться в нашу жизнь, то и молитвы к нему становятся бессмысленными. Сегодня популярно мнение, что понятие чуда противоречит научному мировоззрению. Но так ли это на самом деле? Согласно распространенному крылатому выражению, все философские споры есть споры об определениях. Но каково определение «чуда»?