Ага, уже вовсю пахло грозой. Я оглянулась на Тру: так и есть, растирает руку. На другой стороне улицы Быстрюга Сьюзи, Бобби и Барб собирали мячи, и биты, и все прочее, потому что на время дождя площадка закрывалась, чтобы никого не зашибло молнией.

Мы все же решили рискнуть и сыграть хоть разочек, пока не ливануло, так что по-быстрому разыграли «камень-ножницы-бумагу»: кому водить. Быть первым Привидением выпало Арти.

Он помчался прочь по газону O’Хара, пока остальные старательно и громко считали:

— Раз-Миссисипи… Два-Миссисипи… Три-Миссисипи…

Мне по правде нравилось это вечернее время, когда все родители уже дома, слушают радио, и, может, тянут пиво из высоких бокалов, и разговаривают — совсем как, бывало, и мои мама с папой, — рассказывают, кто чем занимался за день.

— Десять-Миссисипи… Одиннадцать-Миссисипи…

Если бы кто-то подвел меня к одному из этих домов, пусть даже и с завязанными глазами, я все равно с легкостью смогла бы сказать, чей он. По послеобеденным запахам. Чесночные Фацио, кислокапустные Голдманы, Бюшамы с «трущобным лакомством» и тушенка у О’Хара.

— Пятнадцать-Миссисипи… Шестнадцать-Миссисипи…

Я повернулась посмотреть, сидит ли мистер Кенфилд в своем кресле-качалке. Сидел и качался, глядя на улицу перед собой, как обычно по вечерам, прикидывая, наверное, как это Дотти удалось раствориться в воздухе.

— Двадцать два-Миссисипи… Двадцать три-Миссисипи.

Я задумалась, что сейчас делает мама. Мне захотелось сто раз подряд провести золотой щеткой по ее волосам, как иногда мне позволялось.

— Двадцать пять-Миссисипи… Готов или нет… мы уже идем!

Венди поймали первой, как и всегда. Арти спрятался в кустах под окном своей спальни, и только Венди прошла мимо, распевая: «Крафный ффет, феленый ффет, прифитенья нет как нет», он выскочил с криком «бу!». Но вместо того чтобы рассмеяться, как обычно, Венди почему-то расплакалась, так что всем остальным пришлось дожидаться, пока Арти не сбегает к себе в подвал за эскимо, у них там стоит морозильник — огроменная штуковина, забитая олениной и всякими припасами, на случай, если русские нападут. Кроме того, мистер Бюшам выкопал на заднем дворе бомбоубежище, так что мы с Тру старались быть с ним повежливее, просто на всякий случай. Пока мы жили на ферме, нам позарез хотелось иметь бомбоубежище, но мама сказала, оно нам не пригодится, потому что весь треп про русские бомбы — глупейшая чепуха, а причин для беспокойства нам хватает и помимо красных. Папа на это рассмеялся и сказал: «А о чем нам беспокоиться? Лоренс и так неплохо подает».

Во второй раз мы уже не стали считать и просто отвернулись от Вилли и Венди, пока те отбегали и прятались. Детская площадка вся в огнях, прямо как стадион. Заморосил дождик. Эдди с Нелл уютно расположились на школьном углу, где, как они воображали, никто их не видит. Наверное, уже перестали дуться друг на дружку, я же своими глазами видела, как Эдди подбирается ко второй базе.

Тру завопила:

— Готовы или нет, мы уже идем!

И мы снова разбрелись. Я прошла между домами Фацио и Бюшамов, не слишком громко, надо признаться, повторяя: «Красный свет, зеленый свет, привидений нет как нет. Красный свет, зеленый свет, привидений нет как нет».

Я только что завернула за боковые кусты Бюшамов и в окошко видела, как Нана суетится на кухне, готовит вкуснючие канноли (по запаху догадалась), так что надо будет рассказать про это Тру, она их обожает. В небе громыхнуло, но я расслышала еще и крик, вроде кого-то поймало Привидение, так что помчалась туда, но не успела набрать скорость, как кто-то ухватил меня за косу и швырнул на мокрую траву. Не шутя. Я здорово ударилась. И почуяла, от него исходит что-то. Вроде того чувства. Ну, когда сильно чего-то боишься. И в сверкании молнии увидела наволочку от подушки, которую он нацепил на голову, проделав в ней дырки для глаз и рта, и ткань тихонечко шевелилась, словно паруса на корабле, пока он стоял, расставив черные ботинки на пористой резине по обе стороны от меня. Дождь ливанул со всей силы, но я все равно отлично расслышала, как Расмуссен наклонился к моему уху и прошептал: «Салли, милая, я люблю тебя» — таким сладким, сладким голосом, что я едва не поверила.