Когда я приехал в Тобольск, там были комиссары: Панкратов и Никольский. Панкратов был не плохой, но он был слабый, и на него влиял Никольский.

Панкратов не делал нам никаких стеснений. Государь разговаривал с ним, и Панкратов рассказывал Ему много интересного про Сибирь, куда он был сослан. Государь относился к нему немножко с иронией и называл его „маленький“ человек: он имел маленький рост. А Никольский был грубый, и Они его не любили. Я не помню, причинял ли Никольский Им стеснения, и не помню, плакал ли однажды и по какому поводу от него Алексей Николаевич. Никаких комиссаров к нам не пускалось при большевиках. Кажется, какие-то комиссары приезжали, но солдаты их не признавали. […] Лично про каждого в отдельности из Особ Августейшей Семьи я могу сказать следующее.

Ольга Николаевна имела, кажется, 23 года. Блондинка, самая светлая из всех.

После болезни Она сильно похудела. У Нее были чудные глаза: голубые, и Она вся была видна в Ее глазах. Она была справедливая, прямая, честная, простая, добрая, откровенная. Она была вспыльчива и имела несколько жесткие манеры. В Ней чувствовался честный человек. Она была отличный музыкант. В этом она имела способности. Она импровизировала. Я не думаю, чтобы Она писала стихи. Стихи, как мне кажется, писала Гендрикова, имевшая к этому способности. Ольга Николаевна была очень скромная. Она любила скромность и в костюмах и не занималась собой или мало занималась. Душой Она больше походила на Отца. Она была очень религиозна. Она, как мне кажется, больше любила Отца.

Татьяна была очень худенькая, как редко видишь, 21 года, высокая, темнее всех, элегантная. Глаза ее были темно-серые. Своими глазами Она отличалась от всех своих сестер. У тех вся душа была видна в глазах. У Нее — нет. Она была замкнутая, гордая, не откровенная. Но Она была самая обстоятельная. Она была также религиозна. Но у Ольги Николаевны религия была в душе, а у Татьяны Николаевны: так надо, от чувства долга. Она была всегда озабоченная и задумчивая. Но нельзя было понять, о чем Она думала. Она играла на пианино. И Она играла лучше всех, но лучше технически, а не душой. В ее игре был слышен техник, но не Ее душа. Она хорошо рисовала и вышивала. Она была самой доверенной дочерью у Матери, и Мать, вероятно, любила Ее больше других, как и Она больше всех любила Мать. Если нужно добиваться чего-либо, то тогда нужно было делать это через Татьяну Николаевну.

Марья Николаевна была сложена из широкой кости. Она была очень сильная и меня, например, Она поднимала с земли. Она была светлее Татьяны и темнее Ольги (у Ольги Николаевны волосы были коричневые с золотистым оттенком, а у Марии Николаевны — с светлым). У Нее были очень красивые светло-серые глаза. Она была очень красивая, но сильно похудела после болезни. Она имела большой талант к рисованию и всегда рисовала. Играла Она на пианино, но плохо. Она была менее способная, чем Ольга и Татьяна. Она была нетребовательная, простая. Это была бы хорошая жена и мать. Она очень любила детей. Она была несколько с ленцой. В Тобольске Ей нравилось, и Она мне говорила, что в Тобольске она с удовольствием бы осталась. Я затрудняюсь сказать, кого Она больше любила: Отца или Мать.

Анастасия Николаевна имела 16–17 лет, была низенькая, полная и, одна из всех, не грациозная. Она была немного светлее Марии Николаевны, но волосы Ее не были волнистыми и мягкими, а прямыми и спереди несколько как бы стояли. Ее глаза были серые, красивые, нос не имел никакой горбинки. Если бы Она выросла и похудела, Она была бы самая красивая. Она была очень тонкая, удивительно остроумная, весьма сдержанная. Она была настоящий комик. Всех Она смешила. Сама никогда не смеется. Только глаза блестят. Болезнь на Ней нехорошо отразилась. Она как бы остановилась в развитии, и Ее способности несколько потускнели. Она играла на пианино и рисовала. Но Она находилась в периоде обучения. Немножко Она была с ленцой.

Алексей Николаевич для своего возраста был высокий, очень худенький, болезненный, много страдавший Мальчик. Болезнь Его — известная болезнь Гессенская. В Тобольске Ему было хуже, потому что не было тех способов лечения, как в Царском. Он был веселого нрава, резвый Мальчик. Он очень любил животных и имел доброе сердце. На Него можно было действовать, действуя, главным образом, на Его сердце. Требования мало на Него действовали. Он подчинялся только Императору. Он был умный Мальчик, но не особенно любил книги. Мать любила Его безумно. Она старалась быть с Ним строгой, но не могла, и Он большую часть своих желаний проводил через Мать. Неприятные вещи Он переносил молча, без ропота. Он был добрый и в последнее время один из всех любил дарить что-либо. Имел некоторые фантазии: собирал в Тобольске старые гвозди: пригодится на что-нибудь.

Княжны знали хорошо английский язык и французский, плохо немецкий. Алексей Николаевич по-немецки совсем ничего не знал. Его не учили немецкому языку. Отец говорил с Ними по-русски. Мать — по-английски, по-французски.

Государыня была раньше очень красивая, грациозная. Но Она имела больные ноги. Я очень удивился, когда увидел Ее в Тобольске: Она сильно постарела, и у Нее было очень много внизу головы седых волос. У Нее были замечательно мягкие, серые глаза. Она была умная. Но Она издали казалась умнее, чем вблизи. Она была самоуверенная. Она не была гордая, в грубом значении этого слова, но Она постоянно сознавала и никогда не забывала своего положения. Поэтому Она всегда казалась Императрицей. С Ней я никогда не мог чувствовать себя просто, без стеснения. Но я очень любил быть с Ней и говорить. Она была добрая и любила добрые дела. Без цели Она никогда не работала. Она любила „домашние тайны“: что-нибудь приготовить в виде подарка, чтобы раньше этого не знали. Немку в Ней я чувствовал: Она была более бережлива, чем англичанка. Она любила Россию и считала себя русской. Больше всего Она боялась потерять Россию. Сколько раз за царствование Императора Она была в Германии? Про Императора Вильгельма я от Нее не слышал отзывов. Она была искренне религиозна по-православному и искренне веровала. Для Нее самое дорогое было — семья, а потом Православная Церковь. Религиозность Ее была вообще нормальна, а не питалась истеричностью Ее. Характер у Нее был более властный и твердый, чем у Императора, и Она Его подчиняла. Но Она так сильно и глубоко Его любила, что, если только Она заранее знала, что Его желание иное, Она всегда подчинялась. Я никогда не видел борьбы между Ними. Очевидно было, что Она была против отречения Его от Престола. Она никогда Его за это не упрекала. Она любила Его как мужа и отца и любила только одного Его. Это совершенно ясно было каждому, кто был близок к Ним. И в голову никому не могло прийти, чтобы Она способна была стать Ему неверной женой. Это была идеальная пара супругов. Они никогда не расставались, и редко встретишь, особенно в России, такую пару супругов, которые бы так скучали друг по другу, когда Им приходилось расставаться. Государь поэтому и брал с собой Алексея Николаевича в Ставку: это было заменой Жены и вообще Семьи.

Государь был очень хорошо воспитан. Он говорил правильно по-английски (и писал), по-французски и, не могу судить, как — хорошо или плохо — по-немецки. Он был очень аккуратен и терпеть не мог, чтобы у Него переставляли Его вещи.

У Него была великолепная память. Он не особенно любил легкие книги и много читал по общественным наукам, в особенности по истории. Он производил по своей сущности впечатление человека глубоко честного. Он был очень добрый, и сердце Его было жалостливо. Он любил животных, и они Его. Он был очень простой, но сдержанный. Фамильярности Он не любил. Характером Он был веселый и любил разные игры. Любил Он побеседовать и заходил для беседы с солдатами в дежурную комнату, где просто сидел с солдатами и разговаривал. Он глубоко любил Родину и страдал за нее в период революции. После большевистского переворота ясно чувствовалось, что Он страдает не за Себя лично, а за Россию. Он был охотник и любил охоту, но я не знаю, какие ее виды. Это была идеальная в отношении друг к другу семья, совершенно редкая» (Российский архив VIII. Н. А. Соколов. Предварительное следствие 1919–1922 гг. М., 1998. С. 104–108, 114–118)[143].

Четверо детей снова стали ученикам Гиббса: три младшие Великие Княжны и Алексей Николаевич. В течение долгих лет он хранил две дешевые тетради из Тобольска, каждая подписана: «English». «М. Romanof» [Мария Николаевна] аккуратно написала свое имя на одной обложке. Другая тетрадь принадлежала Анастасии Николаевне. На обложке значилось: «А. Romanova (Shut-Up!) Tobolsk 1917–1918». (А. Романова (Молчать!) Тобольск 1917–1918 — англ.). Однажды, когда Гиббс вышел из себя, Великая Княжна Анастасия Николаевна, самая разговорчивая из сестер, воспользовалась ситуацией. Когда англичанин велел ей замолчать, она спросила, как это пишется, и взяла фразу себе за прозвище. Великие Княжны, в распоряжении которых были только брызгающие, царапающие бумагу перья, писали удивительно похоже. Это был крупный, тяжелый почерк с сильным наклоном вправо. Анастасия Николаевна начала вести тетради в октябре, вскоре после приезда Гиббса. В них она писала диктанты и «сочинения». Мария Николаевна, главным образом, занималась переложением стихов в прозу. Так, она писала, что атаман острова Ульва обещал лодочнику «кучу денег» за то, чтобы он перевез их через воду. Мод Мюллер в стихотворении Уиттера[144] вышла замуж не за судью, а за «крестьянина» и «имела много детей, которыми сама занималась». Прекрасная невеста позаботилась, чтобы колокола не звонили в тот вечер. Мария Николаевна также пересказала стихотворение Роберта Браунинга[145] об Эрве Риле, французском рыбаке, жившем в XVII веке. «Все французы забыли своих героев и больше не говорят о них», — говорилось в изложении Великой Княжны. В тетради Марии Николаевны можно было найти даже историю «тростникового стула» и «старого кресла» поэтессы Элизы Кук[146].

Почерк Анастасии Николаевны разобрать несколько сложнее, чем почерк старших Великих Княжон. На страницах ее тетрадей встречаются имена следующих персонажей: «the young knight Lochinvar who was very brave» (молодой рыцарь Лончинвар, который был очень храбрым — англ.); король Сицилии Роберт: «He turned back and asked the priest who was sitting behind him what did those words mean. The clerk answered: „He has put down the mighty from their seat and has exalted them of low degree“» («Он повернулся и спросил священника, сидящего позади него, что означали эти слова. Клирик ответил: „Он низложил могущественных мира сего и возвеличил их низким положеньем“"» — англ.). Далее по тексту следуют тропы и фигуры речи или непереводимая игра слов. И еще: «Three fishers were lost in the roaring „waives“» («Три рыбака потерялись в ревущих „волнах“» — англ.); мужчины должны работать, а женщины должны рыдать. Мэри звала скот домой. Эвелин Хоуп «lying in the cofen, very pretty» («лежала в гробу, очень хорошенькая» — англ.).

Неожиданно, после нескольких страниц диктантов и изложений, написанных с очаровательной наивностью, орфографическими ошибками и испещренных исправлениями Гиббса, появляется фрагмент собственного творчества Великой Княжны. Анастасия написала небольшое — примерно на страницу — сочинение в форме письма другу об их путешествии на поезде из Царского Села в Тюмень. Гиббс проверил работу и исправил ошибки. Ниже приведен текст сочинения, написанного Анастасией Николаевной морозным зимним утром в Сибири:

«My dear Friend. I will describe to you who [how][147] we travelled. We started in the morning and when we got into the train I went to sleap [sleep], so did all of us. We were very tierd [tired] because we did not sleap [had not slept] the whole night. The first day was hot and very dusty. At the stations we had to shut our window curtanse [curtains] that nobody should see us. Once in the evening I was loking [looking] out of the window we stoped [stopped] near a little house, but there was no staition [station] so we could look out. A little boy came to my window and asked: „Uncle, please give me, if you have got, a newspaper.“ I said: „I am not an uncle but an anty [aunty] and have no newspaper.“ At the first moment I could not understand why did he call me „Uncle“ but then I rememberd [remembered] that my hear [hair] is cut and I and the soldiers (which where standing next to me) laught [laughed] very much. On the way many funy [funny] things had hapend [happened], and if I shall have time I shall write to you our travell father on [further on]. Good by [bye]. Dont forget me. Many kisses from us all to you my darling. Your A».

«Мой дорогой друг, я расскажу тебе о нашем путешествии. Мы отправились с утра, и когда сели в поезд, я, как и все, пошла спать. Мы очень устали, потому что не спали всю ночь. В первый день было жарко и очень пыльно. На станциях мы вынуждены были закрывать занавески на окнах, чтобы нас никто не увидел. Однажды вечером я выглядывала из окна, мы остановились возле маленького домика, но там не было станции, так что мы могли выглядывать. Маленький мальчик подошел к моему окну и спросил: „Дядя, дайте мне, пожалуйста, если у вас есть, газету“. Я сказала: „Я не дядя, а тетя, и у меня нет газеты“. В первый момент я не могла понять, почему он назвал меня „дядя“, но потом я вспомнила, что мои волосы отрезаны, и я, и солдаты (которые стояли рядом со мной) очень смеялись. По дороге происходило много смешных вещей, и если у меня будет время, напишу тебе о нашем путешествии позже. До свидания. Не забывай меня. Все тебя целуем, моя дорогая. Ваша А.».