Александра поставила в центр стола кружку, а на расстоянии о нее по окружности разложила ягоды можжевельника.

– Представь, что кружка – это Гором, а ягоды – амулеты, которые шаман закопал в лесу, когда решил оставить кольцовских казаков здесь. Они и создают барьер, который как купол накрывает это место и не дает носителям отсюда уйти. Стоит кому-нибудь из них попытаться пересечь этот барьер, и его отбрасывает назад, будто током бьет.

– Но ты сказала, что шаман был печатью, и, пока ты жива, никто из носителей отсюда не уйдет.

– Все верно. Пока шаман, точнее, его потомок сам находится под куполом, эта система работает. У всех людей в мире, омолги, если своя о-ми2. Так тунгусы называют душу, но на самом деле это что-то вроде энергии, которая исходит от каждого человека. У кого-то о-ми сильная, она способна подпитывать других, иногда даже подчинять себе. У всех шаманов сильная о-ми, у меня тоже. А у кого-то, например, у таких как Штырь, она хилая и гнилая. Им для поддержания своей жизни нужно из других людей ее вытягивать.

– Энергетический вампиризм, – с важным видом вставил Никита.

– Да, что-то в этом роде. Так вот, без сильной о-ми амулеты работать не будут. Я для них как батарейка для фонарика. Поэтому пока я здесь, никто из носителей не пересечет барьер.

Никита лишь кивнул, все было предельно ясно.

Дальше разговор не клеился. Оба сидели, погруженные в свои мысли, и слушали вой ветра за окном. К вечеру погода совсем испортилась. Метель крепчала, наметая по-настоящему непроходимые сугробы. Чем дольше Никита сидел у Александры, тем меньше становился шанс, что он сможет сегодня вернуться к себе. Но он не торопился уйти, а Александра его не прогоняла.

Она смотрела в кружку с остатками чая, водя ней изящным тонким пальцем. Никита никогда прежде не обращал внимания на ее руки, а сейчас они удивили его. Женщина, всю жизнь живущая в деревенском доме одна, сама заготавливающая дрова, добывающая дичь, содержащая магазин, обладала такими красивыми и нежными руками. «Наверное, это все ее травы», – подумал Никита, – благодаря им у нее такая кожа».

Александра будто прочитала его мысли, кокетливо посмотрела на него снизу- вверх и улыбнулась.

– О чем думаешь, омолги? – спросила она.

И снова ее мягкий голос подействовал на парня гипнотически, лишив его способности скрывать свои мысли. Он ощутил тепло, идущее от нее, и наполняющее все кругом, даже самого Никиту. Его мозг словно расслабился, а язык развязался.

– Думаю о твоих руках, – ответил он, и стал подниматься взглядом от кружки вверх, – и о том, как хочу к ним прикоснуться.

Она оставила кружку, взяла его ладонь в свою, провела по ней кончиками пальцев. Никита сидел, будто парализованный, мог шевелить только глазами. Он поднял взгляд на женщину, она тоже смотрела на него. Он силился заглянуть в ее душу сквозь огромные зрачки, понять, о чем она думает, но у него это не получалось. Зато она, казалось, видит его насквозь.

– Смятение, – начала она своим мягким вибрирующим голосом, – любопытство, страх, желание… Сколько всякого тебя переполняет, а ты и не знаешь, как это выразить. А выразить надо, омолги, иначе оно тебя затопит. Расскажи мне, что тебя гнетет? Что тебе хочется узнать? Что сделать? Я же вижу по глазам, что внутри у тебя буря посильнее, чем сейчас за окном. Ты говори, говори, мой хороший, рассказывай.

Никита, не открываясь, смотрел на нее и чувствовал, как все его существо, собранное до этого момента в комок, расслабляется, успокаивается. Мысли больше не были хаотичными и тревожными, они пришли в порядок. Вопросов по-прежнему было много, но они больше не казались неразрешимыми. Он чувствовал, что, если он сейчас произнесет их вслух, то и ответы найдутся мгновенно. Еще он понимал, что она каким-то образом завладела его сознанием, заставила его открыться, но он не мог этому сопротивляться, да и не хотел.

– Ты права, я в смятении, – ответил он, – и мне страшно. Я не знаю, что делать дальше. Мне нелегко далась мысль, что я останусь тут навсегда. Это было трудно, даже мучительно. Но как только я принял то, что отсюда нет выхода, и успокоился, оказалось, что выход-то, все-таки есть. Снова забрезжила надежда вернуться к привычной жизни, чтобы опять все стало понятно, стабильно, просто, безопасно. Снова внутри все взбунтовалось. Я решил, что выберусь отсюда любой ценой. Даже, когда Штырь сказал про убийство, меня это не испугало. Понимаешь? Я впервые в жизни был готов убить кого-то ради достижения собственной цели. Разве это не дико?

Потом снова все с ног на голову: я узнал, что только ты можешь помешать мне уйти отсюда. Выходит, еще час назад я внутренне был готов убить тебя, если потребуется, а сейчас я сижу тут, ты держишь меня за руку, и я спокоен и счастлив, как не был никогда. И сейчас уже никакие блага внешнего мира не заставят меня пожертвовать тобой. Я не могу лишиться любимого человека, даже если это будет стоить мне пожизненного затворничества здесь.

«Вот оно, – подумал про себя Никита, – я только что сказал, что люблю ее. Но поняла ли она, что это было признание? Что она ответит?».

Он внимательно вгляделся в лицо Александры, но на нем не отразилось никаких эмоций.