И вот в чем был фокус: она совсем не чувствовала себя обиженной или несчастной. Для нее, не знавшей другого, это было нормально. Это не сломало ее, не искалечило ни душу, ни тело. Ну, поседела, тем и отделалась. И Александре не в чем было винить этот мир или обижаться на него. Но тогда, почему же эти мысли такие тяжелые и мрачные? Почему они, пролежав столько лет в ее подсознании пыльным хламом, вдруг заняли все ее внимание? Она не знала этого, но ей очень хотелось ответить на этот вопрос. Ей казалось, что как только она это поймет, то сразу избавится от этого гнёта.

Наконец, они вышли к дому. Дорога заняла больше времени, чем должна была, и все из-за глубокого снега. Александра, всё ещё задумчивая, сказала:

– Помнишь, где силки стоят?

Никита молча кивнул. У него, почему-то не получалось посмотреть ей в глаза.

– Сходи, проверь через пару часов. Да по дороге не забудь зарубки ставить на деревьях, а то снег пойдет, следы заметет, не воротишься.

Он снова кивнул.

Александра подошла к нему и совершенно неожиданно для Никиты взяла его лицо в свои ладони. Их взгляды встретились.

– Молодой ты еще, не знаешь ничего, – сказала она сухо и строго. – Как только выведем мы из тебя эту тварь, сразу уезжай. Нечего тебе здесь делать.

У Никиты будто онемел язык, совсем не поворачивался ответить. Парень так и стоял, хлопал ресницами, не отрывая своих серых глаз от ее зеленых. А женщина отняла от его лица руки, вздохнула и пошла в сторону своего дома. Никита еще какое-то время постоял, провожая ее взглядом, потом вошел в дом.

Зайдя в выстывшую, за время его отсутствия, и неуютную комнату, он ощутил такую гнетущую тоску, что просто сел за стол, уронил голову на руки и сидел так до тех пор, пока его не одолел холод. Нужно было затопить печь, позаботиться о еде, привести себя в порядок, в конце концов. Никита уже и забыл, когда последний раз чистил зубы и вообще смотрелся в зеркало. Вдруг от мысли о том, что он совсем потерял счет времени, его бросило в жар. Какое нынче число? Его отпуск, наверное, уже подходит к концу. Должно быть, осталась пара-тройка дней. Нужно было что-то решать с этой дрянью внутри и собираться домой. Черт с ним, с этим домом, пусть стоит. Есть, пить не просит, вдруг сгодится в будущем.

И тут Никите в голову пришла другая мысль: а что, если он не сможет избавиться от своего недуга и не вернется в Москву? Что с ним будет? Объявят в розыск? Никто, кроме нотариуса не знает, где Никита. Будут ли его искать? А если он сам захочет остаться тут? Будет охотиться, кое-как выживать. Тут и Александра рядом будет.

Никита представил себя лет через пятнадцать: длинные спутанные волосы, борода, грязные загибающиеся ногти, почерневшие зубы. Ведь такими он представлял себе отшельников. Вся его жизнь будет подчинена одному порядку: проснуться, затопить печь, нарубить новых дров, поймать дичь, поесть, лечь спать. И так годы складываются в десятилетия, никто не ищет Никиту. И почему-то ему не стало жутко от этих мыслей. Его, насквозь цивилизованного городского парня, не пугала перспектива провести свой долгий остаток дней в этом месте. Даже как-то легко стало от мысли, что такая жизнь освободит его от необходимости ходить на работу, платить коммуналку, общаться с людьми. Он будет сам себе хозяин.

Однако, решение пора было принимать. Никита хотел обдумать все как следует по дороге к силкам и за ужином. Погруженный в свои мысли, он брел по следам вглубь леса. Он не сразу заметил, что с неба снова стали сыпаться редкие снежинки. С каждой минутой снегопад усиливался, и, когда Никита добрался до силков, он уже сыпал вовсю. Поднимался ветер.

Силки оказались пустыми, возвращаться придется ни с чем. Поправив ловушку, парень уже засобирался обратно, как вдруг, оглядевшись, понял, что следы замело. Он не знал в какую сторону нужно идти. Его охватила паника, он начал метаться по поляне, пытаясь найти какой-нибудь знакомый признак, указывающий ему нужное направление. Не увидел ничего. Он не особо-то следил за дорогой, что в одну, что в другую сторону. «Идиот, – ругал он себя, – она же сказала ставить зарубки на деревьях». Никита запрокинул голову, подставив лицо снегу, вдохнул глубоко, как мог. Это помогло ему немного прийти в себя. Он выбрал примерное направление, откуда, как он полагал, пришел, и решил идти туда.

С каждым шагом становилось все труднее, но не только из-за усиливающегося снегопада. Никита чувствовал, как его покидают силы. Он давно ничего не ел, и поселившаяся в нем тварь порядком проголодалась. Ему приходилось собирать остатки своей воли в кулак, чтобы сделать очередной шаг. Юноша опирался на деревья, чтобы удержаться на ногах. Потом и это перестало ему удаваться, пришлось опуститься на четвереньки и ползти, а не идти.

Наконец, между деревьями показался дом. Но он был незнаком Никите. Он был больше, немного в стороне от него была еще одна постройка, похожая на баню.

Еще один рывок – и Никита сможет зайти в тепло. Не прогонят же его люди, в самом деле. Он подполз к крыльцу, последнее, что он смог сделать прежде, чем совершенно обессилить – постучаться. Сначала он услышал шаги, потом скрип дверных петель, а затем детский голос: «Папа, тут дяденька лежит», а затем этот же голосок, стараясь перекричать заливистый лай, сказал: «Звездочка, фу! Иди наверх».