– Расскажите о себе, – робко попросил Никита. После чая ему стало так хорошо на душе, так легко. Пурга за окном его ничуть не тревожила, он стал согреваться.

Женщина едва заметно улыбнулась.

– Зачем тебе это? – спросила она. – Ты скоро отсюда уедешь, позабудешь все здесь произошедшее как страшный сон. Ни к чему привязываться.

Никите показалось, что на словах про отъезд голос ее стал как-то особенно печален.

– Почему мне нужно уехать?

– А какая тебе здесь жизнь? – отвечала женщина. – Что ты будешь в нашей глуши делать? Пушнину продавать да водку глушить? Тут и без тебя таких полно. А больше тут делать нечего.

– А вы? – сорвалось у Никиты против его воли. Она даже прикрыл рот рукой от неожиданности.

Вдруг Александра рассмеялась звонким заливистым смехом. Смех этот был так заразителен, что и Никита не смог сдержать улыбки.

Насмеявшись вдоволь, утерев тыльной стороной ладони слезящиеся глаза и всыпав кору и ветки в кружку, Александра весело спросила:

– Уж не мой ли магазин отобрать у меня хочешь, а, омолги? А помощники мне не нужны. Сама управляюсь.

– Я же не в этом смысле, – снова против своей воли сказал Никита.

Слова как-то сами стали слетать с его языка, но его это не беспокоило.

Александра повернулась к нему, протягивая кружку и ласково, вкрадчиво спросила:

– А в каком же тогда смысле, милый?

Никита принял из ее рук напиток и потупился. Он никак не мог собраться с силами и посмотреть ей в глаза. Наконец, когда пауза стала совсем невыносимой, он пробормотал:

– А, может, я ради тебя тут хочу остаться.

С лица женщины сошла краска, в прищуренных глазах сверкнули огоньки.

– Ты мне это брось, – строго сказал она, – зачем такие глупости городишь? Тебе слово сказать ничего не стоит, а мне потом как с услышанным быть? Когда говоришь, думай не только о том, что сказать, а еще о том, что другие услышат. А если не уверен, что правильно услышат, то и не говори вовсе.

Она отобрала у Никиты кружку с остатками чая, осушила ее до дна, в сердцах бросила в сумку и подкинула в костерок еще несколько веток.

В прошлой жизни Никита бы растерялся, зарделся и вообще выбежал вон. Но сейчас в нем что-то изменилось. Он и чувствовал себя совсем иначе. Тело было спокойно и расслаблено, никакого волнения не было, сердце билось ровно. Мысли тоже были стройными и четкими. Он коснулся руки Александры, та резко обернулась на него, но руки не отдернула. Никита тихо, но твердо, тоном, не принимающим возражений, сказал: