– Пока в доме было холодно, оно сидело где-то в анабиозе, а ты пришел, затопил печь, оно отогрелось и вылезло наружу. Напало на тебя, залезло внутрь и усыпило своим ядом. Или, что там оно использует. Ты спал до тех пор, пока ему было чем питаться, пока в тебе было мясо и жир. Но скоро оно снова проголодается.

Никита был уверен, что это все бред. Он все еще спит себе в дедовском доме на краю деревни Гором, в печке трещат дрова, ему тепло и спокойно. А такой бредовый сон – просто результат переутомления за два прошедших дня.

Александра смотрела на него в упор, потом встала с табурета, подошла к Никите вплотную и дотронулась до его макушки. Он вдруг ощутил исходящее от ее ладони тепло, будто она была печкой. Такое же тепло он почувствовал, когда впервые пришел к ней в магазин. Он прикрыл глаза, медленно и глубоко вдохнул и выдохнул, а потом посмотрел на женщину. Ему, наконец, стало спокойно: он теперь не один, она его не оставит.

Она взяла его лицо, точнее, то, что осталось от лица, в свои ладони и всмотрелась в него, будто искала там ответы на многочисленные вопросы. Никита как загипнотизированный глядела на нее, ловил каждое ее движение. Ему ужасно хотелось открыть ей душу, рассказать, что он к ней чувствует. Женщина, которую он видел третий раз в жизни уже однажды спасла его, приютив в своем доме, она не испугалась его нынешней сущности и пришла спасти его. Теперь она значила для Никиты больше, чем весь остальной мир.

Александра подошла к окну, куда попадал свет от солнца, и стала рыться в своей торбе.

– Слушай внимательно, это очень важно, – сказала она, – пока мы его из тебя не вытащим, в деревне находиться опасно. Не для тебя, а для остальных. Как только оно из тебя все до последней капли высосет, ему нужно будет искать свежую пищу. Значит, тебя надо изолировать. Еще тебе нужно восполнять свои силы, чтобы хватало и ему, и тебе. Ты как, обычную еду можешь есть? Консервы, например?

Никита покачал головой:

– Редкая гадость, едва проглатывается.

– И никакой пищевой ценности для тебя теперь в них нет, – продолжила она. – Ему нужен животный белок, а в консервах мяса-то почти нет. Вот дичью можно наесться, так что тебе придется научиться охотиться. Тайга – она всякая бывает. Иногда щедрая, а иной раз ничего тебе не дает. Так что, запасайся впрок, чтобы не голодовать. Так, что еще? А, точно. Теперь самое неприятное, – она повернулась к Никите, держа в руках пучок трав, – надо будет травки попить.

Никиту передернуло.

– Они же воняют, – но он тут же устыдился своих слов, ведь они могли задеть Александру. – Простите. Но я не смогу их пить, от одного запаха воротит.

– Знаю, у деда твоего так же было, – она с нескрываемой грустью опустила глаза. – Но он был старым, а в тебе силы еще много. Поборемся за тебя.

– Поэтому вы не хотели, чтобы я шел в этот дом? – догадался Никита. – Вы знали, что оно на меня нападет.

Александра, заваривавшая чай, вдруг замерла, плечи ее опустились.

– Да, все так.

– Но вы все равно дали мне пойти сюда.

– А что же я должна была делать? Привязать тебя? Под каким таким предлогом я бы тебе запретила приходить сюда? А, если сказала бы всю правду, ты бы поверил? Да ты бы принял меня за сумасшедшую.

Никита понял, что его упрек совсем несправедлив и замолчал. Александра поднесла ему кружку с чаем, но парень не сдержался и отвернулся, зажав нос пальцами.

– Ну по́лноте, – властным тоном сказала Александра, поднося ему кружку с чаем, – пей как лекарство. Не будешь пить сам, значит буду приходить. и сама тебе в глотку вливать, омолги.

Никита даже опешил немного от того, какой жесткой и непреклонной она стала. Но спорить с ней не стал. «Такая-то не только влить может», – подумал парень. Ему сразу вспомнился фонтан «Самсон» в Петергофе: только Самсоном была Александра, а львом – Никита. Он взял кружку и, стараясь не вдыхать запах, выпил все залпом. На него обрушилась страшная дурнота, он почувствовал, что его сейчас непременно вырвет. Прикрывая рот, он пополз к двери, чтобы не оконфузится прямо перед Александрой. Но она преградила ему путь и еще более жестко, чем до этого, велела: