Сто. Двести. Триста. Сон не шел. Никита решил устроиться поудобнее, отвернулся лицом к стене, но тут же подскочил от грохота, упавшей со стола на пол, миски. Сердце у парня бешено заколотилось. Он сидел, уставившись на миску, и пытался понять, от чего это могло произойти. Никакого сквозняка в доме не было. Когда он поднимался затопить печь, не мог ее задеть. Стол хоть и небольшой, но все-таки спички и миска были в разных его концах и далеко друг от друга. Подумав о спичках, Никита тут же вспомнил противное ощущение чего-то склизкого и холодного на пальцах, и его сердце, еще не успокоившееся, забилось быстрее.
Теперь он ясно чувствовал присутствие в доме чего-то постороннего и враждебного. Он, как мог, напряг зрение, пытаясь рассмотреть в темноте признаки чьего-то присутствия или движения. Ему показалось, что в дальнем углу кто-то прошмыгнул. От страха сердце билось так, что шумело в ушах, руки дрожали. Никита чуть не рассыпал спички, пытаясь достать их и зажечь свечу. Наконец, тьма комнаты немного рассеялась, и Никита стал озираться. С зажженной свечой в руке он прошел по всем углам, заглянул под стол, под кровать, за печку, и не обнаружил ничего. Это уже не походило на галлюцинации от переутомления, парень был абсолютно уверен, что в доме он не один.
Замерев посреди комнаты, он ощущал, как адреналин толчками впрыскивается в кровь, как рвется из груди сердце, как непроизвольно напрягаются мышцы ног, готовых в любое мгновение сорваться с места и убежать от опасности. Он весь обратился в слух, но треск дров в печи казался таким громким, что заглушал все остальное.
Вдруг за спиной послышался звук, напоминающий шлепок или чавканье, будто упал комок жидкой грязи. Затылком Никита ощутил холод и сырость. Он боялся пошевелиться, даже затаил дыхание. Простояв так, видимо, несколько секунд, которые показались парню часами, он медленно повернулся и увидел перед собой только кровать. Больше там не было ничего и никого.
Он почувствовал едва уловимое облегчение, и этого оказалось достаточно, чтобы изможденные организм и разум, вынесшие за последние двое суток больше испытаний, чем за несколько последних лет, посчитали, что опасность миновала, и дали друг другу команду расслабиться. На парня обрушилась чудовищная усталость. Пара шагов до кровати показались ему невыносимо трудными. Он рухнул на матрас уверенный, что заснет моментально, но вдруг почувствовал, как на лицо ему капает что-то холодное. Он распахнул глаза и оцепенел.
На него в обрамлении бледного зеленого свечения таращилась пара красных глазищ, а под ними скалилась зубастая пасть. Небольшой прозрачный желеобразный сгусток сидел на изголовье кровати, нависая прямо над парнем. Никита открыл было рот, чтобы закричать, но тварь тут же запрыгнула в рот и начала спускаться по пищеводу вниз. Казалось, что мерзкий холодный сгусток заполнял собой все нутро, во рту остался отвратительный гнилостный привкус. Никита пытался вызвать рвоту, надавив пальцами на корень языка, но это не помогло.
Сгусток добрался до желудка, и парень почувствовал, как внутри разливается неприятный холод. Его начало тошнить, желудок сводило судорогой. Его организм пытался исторгнуть из себя чужеродное существо, но не мог. Затем холод и тошнота сменились волнообразной болью. Каждый приступ был сильнее предыдущего, у Никиты стало темнеть в глазах. Он понимал, что нужно что-то предпринять, но что именно, не имел понятия. Он попытался подняться с кровати, но ноги подкосились, и он упал на пол.
В следующее мгновение Никита потерял сознание.
Глава 7. Голод
Утро выдалось не из приятных. Никита проснулся от зверского голода и холода. Дом совсем выстыл, изо рта шел пар. «Надо срочно затопить печь, а то «дуба» дам», – подумал он. И вдруг обнаружил себя лежащим не на кровати, а на полу. «Это же надо так ворочаться во сне, – удивился Никита. – Хотя никогда такого не было, всегда спал как убитый».
Никаких воспоминаний о зеленой твари, проникшей внутрь него, у парня не было.
Он с трудом поднялся с пола. Мышцы, непривыкшие к физическим нагрузкам, страдали от вчерашних взмахов топором. От мысли, что придется наколоть еще дров, Никита совсем скис. Но выхода не было, пришлось снова вооружаться инструментами.
Выйдя на улицу, Никита почувствовал такую слабость, что ему пришлось выпустить из рук топор и ухватиться за стену, чтобы не упасть. Его била крупная дрожь, было жутко холодно. Он вдруг понял, что если прямо сейчас не зайдет внутрь, где хоть чуть-чуть теплее, то умрет прямо на пороге дома.
У печки оставалась еще несколько дровишек, хватит на полчаса, может час. Потом, хочешь не хочешь, придется идти за новой охапкой. Никита сел напротив разогревающейся печки, прислушался к своим ощущениям. Слабость почти прошла, озноба больше не было. Он хоть и не отличался богатырским здоровьем, но и таких резких приступов слабости никогда не испытывал.
Посидев еще несколько минут, он решился снова пойти за дровами. Но как только вышел за дверь, слабость снова навалилась на него. Он остановился, стараясь перевести дух и понять причину такой резкой перемены самочувствия. Легче от морозного воздуха не становилось, наоборот, с каждым вдохом все холоднее и тяжелее. Но пришлось собраться с силами, дойти до деревьев и набрать хотя бы хвороста, махать топором он был не в состоянии. С охапкой палок и веток в руках Никита вернулся в дом. Сразу отпустило, будто он только что не прилагал все свои силы на то, чтобы сделать еще один шаг. «Теперь можно полдня не выходить, – с облегчением подумал он. – Что происходит? Я заболел? Простыл за ночь, лежа на полу? Но почему в доме становится лучше, а на улице сдохнуть хочется? И таблеток с собой никаких нет. Топлива хватит на несколько часов, а потом снова придется выходить. Только не это. Уж лучше тут, в остывшем доме, кони двинуть, чем наружу высунусь».
Прошло около часа. Страшно хотелось есть и в туалет. Из еды осталось полбанки вчерашней сайры, этим можно было перебиться. С туалетом было сложнее, для этого придется выходить на улицу. Никита боролся как мог, пока ему не стало казаться, что мочевой пузырь занимает все его нутро. До деревянного сортира было не дойти, придется прямо с крыльца. Держась за дверной косяк, он боролся с очередным приступом дурноты и слабости. Держаться на ногах ему помогала только мысль о том, что, если он сейчас тут умрет, но труп получится очень неприличный.
Парень кое-как вернулся в дом, и ему сразу полегчало. Обессиленный, он растянулся на кровати, но вдруг в дверь постучали. Никита помедлил, размышляя, кто мог прийти к нему сюда на выселки, но стук повторился снова, уже более настойчиво. Он открыл дверь и увидел на пороге Александру. Он стояла, закутанная в пушистую шаль, румяная и улыбающаяся. В руках был пакет с продуктами и старый, но теплый тулуп. Как только Александра увидела его, ее глаза расширились от ужаса. Она сделала шаг назад. Никита не понял, что ее так испугало, оглянулся назад, вдруг там что-то жуткое у него за спиной. Но там ничего не было, жутким был сам Никита. Вместо здорового молодого человека, которого Александра в прошлый раз видела, на нее смотрел скелет, обтянутый кожей. На бледном, как бумага, лице контрастно выделялись тени вокруг запавших глаз, щек не было, остались одни скулы. Казалось, будто Никиту буквально высушили, в нем не оставалось ни капли крови. Александра прикрыла рукой рот, что-то прошептала.
– Доброе утро! – поздоровался Никита, – что с вами? Чего вы испугались?
– Добралось-таки оно до тебя, – чуть помедлив, ответила Александра. – Бедный мальчик, ты этого не заслужил.
– Что добралось? О чем вы?