Все вместе вышли на крыльцо. Сонька со Звездочкой стали играть в догонялки. Когда собака догоняла девочку, та падала в снег, и обе начинали веселую возню. Отец смотрел на это зрелище с такой теплотой и нежностью, что Никите тоже стало хорошо.
– Звезда – Сонькина любимица, – объяснил он. – У меня раньше три охотничьих лайки были, теперь вот одна осталась, да и та старая, охотится уже не может. Обычно я ее на улице держу, конуру хорошую сделал, но Сонька уж сильно ее любит, упрашивает иногда в дом пустить. Детей-то у нас в деревне не очень много, ведь большую семью кормить надо. Вот дочка с собакой, как с человеком и дружит. Недавно вернулся с охоты, а они обе меня на пороге встречают, так Сонька Звезде даже косички заплести умудрилась.
Иван расхохотался, да и Никита, представив пушистую белую собаку с цветными резинками на спине и боках, тоже улыбнулся. Он хотел было спросить, где Сонькина мать, но не решился нарушить то умиротворение, которое овладело Иваном, когда он наблюдал за дочерью.
Никита пожал руку Ивану и направился домой. Парень шел по единственной в деревне улице, озирался по сторонам и разглядывая дома. Давно стемнело, и во всех окнах по-домашнему уютно горел свет, из печных труб шел дымок, в каком-то дворе лаяла собака, где-то открылась дверь и на крыльцо вышла женщина в тулупе и закурила. С виду ничем не примечательная деревня, каких по всей стране великое множество. За одним единственным исключением: под этими обыкновенными крышами живут древние паразиты, дающие сверхсилу в обмен на свежую кровь. Вдруг на Никиту ударами в самое темя начала нисходить истина: «Бам! – теперь ты тоже носитель паразита! – Бам! – теперь ты вынужден всю жизнь есть сырое мясо! – Бам! – тебе никогда не избавиться от этого! –Бам! – ты останешься здесь навечно».
Последнего удара Никита уже не мог вынести и рванул с места изо всех сил, надеясь, что встречный поток воздуха выветрит из его головы эти страшные выводы. Он надеялся дойти до дома пешком минут за двадцать, но добежал за полминуты и даже не сбил дыхание. Наевшись мяса у гостеприимного хозяина и набравшись сил, паразит продемонстрировал своему носителю, на что тот теперь способен. И Никите это понравилось. У него будто появился новая девайс, и ему не терпелось ее протестировать.
Он забежал в дом, схватил топор и пошел в тайгу. Полчаса – и весь пол в маленьком доме был завален дровами. Осталась лишь узкая тропинка от двери к кровати. «Ну теперь хотя бы о тепле не нужно беспокоиться», – довольно подумал Никита, глядя на свой результат. Но было самое время позаботиться о еде. Идти ночью в тайгу на охоту было не самой лучшей идеей, но другого такого же прилива сил у Никиты не будет до тех пор, пока он не раздобудет себе еды.
Но он не раздобыл. Проторчав в лесу несколько часов, Никита вернулся несолоно хлебавши. Даже за то недолгое время, что он живет здесь, парень понял, что с добычей в округе действительно не очень. К полудню он будет уже не в состоянии охотиться, даже не сможет доковылять до соседа, который обещал поделиться едой, слишком далеко до его дома. На рассвете нужно было идти к Ивану. Остаток ночи Никита просидел возле печки, подбрасывая дрова и наблюдая за пламенем. Адреналин, в избытке вырабатывавшийся при беге и работе топором, стал снижаться, на смену ему пришло ощущение усталости и в сердце медленно стало проникать отчаяние.
Если все, что рассказал ему Иван о невозможности уехать из Горома – правда, значит, жизнь Никиты в этот самый момент встает с ног на голову. И он не сомневался, что все услышанное им вчера вечером является правдой. Паника захлестнула Никиту, он схватился за голову. Он чувствовал себя загнанным в ловушку зверем. Ему отрезали все пути, кроме одного – остаться в Гороме и выживать по-звериному.
Не будет больше привычной квартиры, постели, еды. Не будет работы, рутины. Не будет толп людей, счетов на коммуналку, ответственности за что-то, кроме собственного выживания. Все будет максимально просто, но в тоже время, будет в тысячу раз сложнее, чем когда-либо.
Никита понял, что сейчас раздирающие его противоречия не имеют никакого смысла. Все «за» и «против» можно и нужно взвешивать, когда речь идет о решении, которое ты принимаешь сам. А сейчас все было иначе. Он ничего не решал, ничего не мог изменить, кроме своего отношения к происходящему. И его сразу успокоила эта мысль. Значит, он останется здесь. Навсегда.
Глава 17. Казнь
Еще на подходе к дому Ивана Никиту стала переполнять тревожность и какое-то невнятное чувство обреченности. Он точно знал, что произойдет что-то плохое, и он не сможет это предотвратить.
Его покидали последние силы, он уже не шел, а едва переставлял ноги. Дышать было трудно, ледяной воздух обжигал легкие. Паразиту было невыносимо на морозе, он бился внутри парня, будто подхлестывал лошадь, чтобы та поскорее дошла до укрытия.
Дом встретил его молчанием и темными окнами. Несмотря на поздний час, хозяина дома не было. Зато у крыльца вилась белоснежная лайка. До Никиты дошло: это именно то, чего он боялся, когда шел сюда. Теперь он в точности знал, что произойдет в следующие минуты.
В чувства его привел детский крик. Никита вскинул взгляд и встретился глазами с ребенком. Сонька жалась к отцу, ее лицо было залито слезами, глаза были распахнуты, в них плескался страх. Иван стоял на широко расставленных ногах, одной рукой пытался оттеснить дочь себе за спину, а пальцы другой были сжаты в кулак так крепко, что побелели костяшки. В отличие от детских глаз, глаза Ивана были наполнены не страхом, а яростью. Почему же он не нападает на Никиту? Не хочет еще сильнее пугать дочь? Но ведь он не может не отреагировать на то, что видит.
А увидел Иван, как его лайка Звезда, верная спутница в таежных вылазках за дичью, любимица его дочери лежит в луже собственной, темно-алой крови на пороге его дома, а над ней, склонившись, сидит человек и со звериным наслаждением рвет зубами ее печень. Лицо и руки человека перепачканы, глаза стеклянные, его человеческая сущность сейчас загнана в самые дальние уголки сознания, он действует инстинктами, но не своими, а паразита, который живет в нем. Сейчас это и не человек вовсе, а просто безвольная кожаная кукла, которой управляет кровожадная и жестокая древняя тварь. Поэтому Иван не напал на Никиту. Он понимал, что сам парень тут не при чем.
Никита так и сидел неподвижно, боясь пошевелиться. Молчание прерывалось только детскими всхлипами. Наконец, Иван повернулся к дочери, что-то тихо прошептал ей и легонько подтолкнул в сторону соседнего дома. Девочка поплелась прочь.
Хозяин дома подошел в распростертому телу собаки, с минуту смотрел на нее молча. Никита так и не решался двигаться, только вращал глазами. Ему казалось, что пока он неподвижен, он остается невидимым, а стоит ему пошевелить хотя бы пальцем, он будет обнаружен, и на него обрушится гнев хозяина. Но тут Иван заговорил, в его голосе не было ни гнева, ни осуждения, только усталость.
– Что, не дотерпел? Невмоготу уже было?
Никита понял, что бить его не собираются, и, сбросив с себя воображаемую маскировку, ответил: