— Мы ее очень любили, — продолжает он, поглядывая на фотографии. — У нее никого не было. Она говорила, что мы были ее семьей.

Он поглядывает на меня и добавляет:

— Шон. Приятно познакомиться.

Он держит руки за спиной, но мило улыбается мне. Его слова дают понять, что с Санни мы похожи: у меня тоже никого не было. Ни родителей, ничего абсолютно. В какой-то момент Адам подарил мне заботу, но смогу ли я когда-нибудь быть частью этой семьи?

Нас зовут на кухню; на большом мраморном барном столе стоят горячие кружки зеленого чая и кусочки синнабона на тарелках для каждого.

— Так и где ты работаешь? — начинает допрос Амила.

Адам закатывает глаза.

— Мама, прошу.

Она бросает на него грустный взгляд, и я решаю ответить, чтобы избежать неловкости.

— В академии искусств. Преподаю уроки на скрипке.

— Скрипачка? — удивляется Шон. — Обожаю звучание этого инструмента. — Он закрывает глаза, вспоминая какую-то мелодию, и качает головой в такт.

— Ты здесь надолго? — продолжает Амила.

Слышу нервный вздох Адама и отвечаю:

— В понедельник я уже возвращаюсь в Лондон. — Сжимаю губы.

Я не притрагиваюсь к выпечке и еле толкаю в себя чай. Мне некомфортно, и я хочу курить.

— Но мы с папой собираемся переехать в Лондон к Мишель, — весело добавляет Чарльз, съедая кусок выпечки.

Хорошо, что я вернула кружку на место до того, как услышала это. Опоздала бы, то от шока вылила все содержимое.

— Это правда? — Я слышу волнение в голосе Амилы.

— Чарльз, иди собирайся! — пытаясь сохранить спокойствие, требует Адам.

Сын строит недовольную рожицу и поднимается наверх за вещами.