Маша ушла от меня! Мы поругались, потом она собрала вещи, и когда за ней захлопнулась дверь, я в ярости швырнул в стенку фужер с вином, а потом безобразно и ужасно напился, вроде бы пытался ей позвонить и рыдал в трубку, и даже полез в интернет и что-то писал в соцсетях, вряд ли умное, доброе и вечное.

Горе тебе, град Вавилон, обремененный гордыней, ибо пить надо меньше!

— Вставайте, у нас мало времени. — На мое восклицание насчет «ничего не сделал» молодцы внимания не обратили.

— У меня его очень… много… — храбро пролепетал я. — Я никуда не пойду! Сатрапы! Душители свободы! Кто вы такие, блин!? — Голос мой сорвался на визг.

Утренние гости явно были из «органов», но вот из каких и почему, я сообразить не мог. Неужели мне припомнили убогий рассказик, сочиненный шесть лет назад, или поход на акцию протеста еще в те времена, когда я был глупым сопляком, студентом биофака?

Или… нет, нет, невозможно!

Молодцы переглянулись и одновременно пожали плечами.

— У вас есть пять минут, чтобы привести себя в порядок, — мягко сообщил правый. — Сделаете это сами… или мы поможем. Поверьте нам, Лев Николаевич, мы умеем это делать. Только вам не понравится.

А левый улыбнулся с таким ледяным блеском в глазах, что я содрогнулся и похмелье на миг отступило.

Конечно, отважный свободный творец на моем месте гордо отказался бы выполнять распоряжения «псов кровавого режима», устроил бы лежачую забастовку или даже выпрыгнул в окно во имя свободы и демократии… Вот только я хоть и молодая звезда русской прозы, но, видимо, не такой уж отважный свободный творец. А еще я сообразил, что если меня не бьют, но велят привести себя в порядок, то вряд ли повезут прямиком на расстрел или в ужасные пыточные застенки чудовищной Лубянки.

— Э… нуу…

— Бегом!! — рявкнул правый.

Я наполовину вскочил, наполовину упал с дивана, на котором возлежал прямо в одежде. Попытался схватить телефон — первый жест человека нашей эпохи после пробуждения — но меня шлепнули по ладошке. Попробовал запереться в ванной, но дверь закрыть мне не дали. «Двое из ларца» следили, как я умываю помятый лик и чищу зубы. Что без кофе ни на что не гожусь, даже заявить не успел, мне вручили стакан воды, в котором с шипением растворялась большая белая таблетка.

— Это поможет, — сказал правый, видимо, только он в этой паре обладал даром речи или правом этой речью пользоваться.

Я поморщился и выпил залпом, как вчера глотал дорогущий односолодовый вискарь, подарок от читателей из Питера… Эх, Маша, как ты могла так со мной поступить, ведь терпела мою придурь столько времени? Как я буду теперь без тебя, без твоих подколок и стихов, без твоего тела и твоего огня? Сначала ты меня оставила, а теперь еще и это!

Или пришел для меня день гнева Его, когда никто не может устоять, и то, что казалось незыблемым, рушится в прах?

Волшебная таблетка подействовала мгновенно, и когда мы вышли из квартиры, перед глазами уже не плыло и на ногах я стоял твердо. Вот только внутри «тварь дрожащая» продолжала стучать зубами от страха и боялась даже попискивать.

Честно говоря, я надеялся, что нам встретится кто-то из соседей и я смогу крикнуть: «Страдаю за убеждения! Позвоните на "Сверкающий Дождь" или на "Эхо Столицы»!"» Только, увы, никого не было ни на этаже, ни в лифте, ни на площадке внизу, у почтовых ящиков, кроме вредной бабки из сто первой, которая пробурчала: «О, поймали наконец-то наркомана проклятого, перестанет теперича своих проституток водить».

Мелькнула робкая мысль, что журналисты свободных СМИ дежурят внизу, у подъезда, чтобы зафиксировать на камеры, как надёжу русской литературы беззаконно похищают власти, и затем показать этот возмутительный и бесстыдный беспредел беспечному миру. Но увы, двор наш, зажатый между двумя пятнадцатиэтажками, словно вымер, и лишь холодный сентябрьский ветер насмешливо свистнул мне в ухо.

А потом меня запихнули в машину, очень большую, очень черную и очень блестящую. Внутри я очутился между двумя молодцами, и мы тут же тронулись с места, стремительно, но мягко, за что моя утроба, истерзанная переживаниями и алкоголем, оказалась весьма благодарна.