– Ты знаком с ним? – Я перевернулась и подперла голову рукой.

– Конечно. Да и ты тоже, просто, наверное, не увидела в нем поэта – в те дни с гэльским у тебя было плоховато.

Я и до сих пор не очень хорошо владела этим языком, хотя теперь в окружении говорящих на нем людей надеялась его подтянуть.

– И где же это было? Во время восстания?

Он учил гэльскому Красавчика Чарли.

– Да. Макдональд сочинил немало стихов и песен о побеге Стюарта.

Кажется, теперь я вспомнила, как длинноволосый и чисто выбритый мужчина средних лет с заметной ямочкой на подбородке поет у костра. И как ему удавалось так аккуратно бриться с помощью опасной бритвы?

– Хм-м. – У меня смешанные чувства по поводу людей вроде Александра. С одной стороны, если бы они не подливали масла в огонь и чересчур не романтизировали войну, мятеж якобитов выдохся бы еще до сражения при Каллодене. С другой стороны… мы помним павших на поле битвы именно благодаря поэтам.

Я не успела должным образом поразмышлять на эту тему, так как Джейми отвлек меня ленивым поглаживанием своего пениса.

– Меня научили писать правой рукой, – заметил он, – но совращаю я себя левой – хоть тут не стали переучивать.

– Почему ты так это называешь – «совращать себя»? – засмеялась я.

– Мне кажется, «мастурбировать» звучит куда более грешно. А если ты совращаешь себя, то вроде как хорошо проводишь время.

– «Надежен, терпелив и прочен», – процитировала я, касаясь рукой того, о чем шла речь в стихотворении.

– Каким бы полным жизни и сильным ни был мой, саксоночка, третий раз за ночь он не встанет. Возраст уже не тот. – Убрав мою руку, Джейми перекатился на бок и обнял меня сзади, а уже через минуту крепко спал.

Когда я проснулась утром, его рядом не было.