— Везет же дуракам!

Кожаный изумленно задрал мохнатые брови и с удовольствием осведомился:

— Ага, значит, и от вас ушли? — и вздрогнул, когда за Сашкой оглушительно грохнула дверь.

А Кучеров, бухая тяжелыми башмаками, торопливо шагал, почти бежал по узкому волнистому тротуару старинного городка. На него оглядывались, ему уступали дорогу.

Городок был тих в этот предвечерний час ни дня, ни сумерек, хотя и был конец недели, и осень еще не наступила, и бархатный сезон еще не кончился.

Похолодало. С недалекого моря тянуло влажным ветром, и ветер был ощутим на вес — в нем были запахи сосен, сырых водорослей и тяжелого, мокрого песка.

Кучеров несся вприпрыжку, зная точно, что ему нужно. На рыночной площади он увидел пожилую светловолосую женщину над корзиной каких-то роскошных мохнатых цветов и, переведя дух, выпалил:

— Сколько?

— Один? Три? Букет?

Кучерову всегда нравился певучий акцент Прибалтики — а сегодня, сейчас он слышал в нем все скрипки мира.

— Все!

— О-о, — мягко улыбнулась женщина. — Значит, к вам едет такая любимая жена?

Он засмеялся и замотал головой. Она окинула его взглядом и осторожно поинтересовалась, боясь показаться любопытной:

— Значит, она невеста?

Он размашисто кивнул, нахально подмигнув. Она покачала головой и задумчиво спросила после паузы:

— Хорошо, тогда как вы повезете цветы? И... и куда?

Он растерялся. Да, действительно. Кажется, глупость получается.

Кучеров стоял в растерянности. Он ехал на службу и на почту забежал по пути — именно глядя на его вид и задала женщина свой вопрос.

Он стоял — в серых полотняных широких и очень удобных брюках со множеством карманов на клапанах и без, заправленных в высокие зашнурованные ботинки, серая же рабочая куртка без погон встопорщилась на плечах погонами рубашки под ней, из-под ворота свисал то ли белым аксельбантом, то ли удавкой нейлоновый шнур для пистолета, фуражка сидела на затылке — и моргал, соображая, как быть.

— Когда вы ждете свою... — Женщина помедлила и очень серьезно негромко закончила: — Свою возлюбленную?