Уже видно было невооруженным глазом, что правая стойка шасси не вышла. «Як» быстро шел к земле, а из-под его брюха странно, противоестественно торчала лишь левая стойка.

Федченко наконец нашел микрофон, схватил его; нащупывая мокрым, скользким от пота пальцем тангету, он успел еще увидеть, как к «Т» побежали рысцой, зачем-то смешно пригибаясь, будто под обстрелом, солдаты стартовой команды — переложить знак на запрещение; наконец он нащупал эту проклятую тангету — а его уже трясло, лихорадочно било.

— Ноль седьмой, я — «Ильмень»! — крикнул он срывающимся голосом. — «Семерка», не вышла правая «нога»! Правая стойка заклинилась. Посадку запрещаю. Запрещаю! «Семерка», уходи на второй круг, уходи на на второй. Как понял? — Он щелкнул тангентой; руки тряслись.

«Як» снижался. Рация молчала, длинно шипя, — то ли Логашов так и не включил свою станцию, то ли она у него разбита. Ведь если шасси повреждено, значит, его перехватывали, и, значит... «Як» шел вниз, прямо на суетящихся там, где конец полосы, солдат, — ниже, ниже...

Федченко сжал зубы; серые фигурки кинулись врассыпную.

— Ррракету! — проревел Исаев, добежавший до столика; нелепо разинув в хриплом вдохе рот, он хватанул ракетницу, с маху вогнал в нее патрон, лязгнул затвором, захлопнув ударом ладони ствол, и присев, навскидку, выпалил навстречу, прямо в лоб садящемуся истребителю, который мчался, почему-то пугающе заваливаясь набок, уже над самой землей.

Гулкий шипящий выстрел ударил жаром, опалил лицо; ракета со свистом выстелила молниеносный дымный хвост над травой и лопнула косматым бледно-красным шаром под самым носом «яка». Мотор его тут же ответно взревел, «як» рывком выровнялся и, надсадно воя, понесся на высоте каких-то трех — пяти метров, жутко покачиваясь над летным полем, — прямо на них.

Какие-то мгновения Федченко оцепенело смотрел, как истребитель, несущийся, кажется, прямо в лицо, в глаза, стремительно вырастает в размерах, заполняет весь мир — желто-радужно взблескивает бронестекло козырька кабины, струится надвигающийся грозно диск винта с черной дыркой пушечного ствола в центре, — и, опомнившись, выскочил прыжком из-за стола, повалив рацию, больно ударившись локтем об опорный столб навеса; Исаев, размахивая дымящейся ракетницей, что-то кричал — его рыдающий голос потонул в оглушительном, невозможном, накатывающемся реве; Федченко упал на колени, рванув Исаева за рукав и инстинктивно пригнув голову; и «як», обрушив на них содрогающийся грохот, пронесся над самыми их головами; гром и свист болью вонзились в уши; хлестанул горячий тугой ветер, вздул гимнастерки; помчались над травой, трепыхаясь, сорванные пилотки, — и Федченко, вцепившийся в рукав упавшего на бок Исаева, успел заметить, что за самолетом тянется распыленная черная струйка, что борт его распорот дырами, что правая стойка шасси, с которой стремительно-остро хлещет, разбрызгивается сверкающим дождем какая-то жидкость, несуразно торчит углом из-под крыла. Все это он успел схватить одним взглядом, за мгновение, а «як» с густым сердитым рыком ушел левым разворотом, набирая высоту.

В воздухе летела и кружилась сорванная ветром трава с навеса; в заложенных ушах тонко, дрожаще звенело и ныло.

— Он рехнулся! — яростно закричал Исаев, прыгнул боком к столику и схватил валяющийся на нем микрофон. — «Семерка»! Душ-шу твою в...! Ты что ж вытворяешь, сук-кин ты сын! А ну, вытряхивай «ногу»!

Федченко оглушенно мотал головой, стоя на коленях в траве, и следил за идущим в широком пологом развороте «яком». Кажется, это масло, да, из него течет масло, и разбит гидравлический цилиндр амортизатора шасси, — значит, он не сможет нормально...

Вдруг на фюзеляже самолета, лежащем в крене и потому темном отсюда, что-то ярко сверкнуло и, слепяще взблескивая на солнце, кувыркающимися вспышками, остро искрящейся точкой полетело вниз.

— От тебя что-то отвалилось! — прокричал Исаев в молчащий эфир.

— Фо-о-о-на-а-арь!.. — тонким голосом протяжно закричал Павлюк и кинулся на поле, крича: — Он сбросил фо-о-онарь! Он ранен, ра-а-анен!..

Павлюк бежал напрямую к «Т», что-то крича еще, спотыкаясь, размахивая руками; Исаев басом заорал, перекрывая опять нарастающий гул заходящего на поле самолета:

— Куд-да?! Назад! Назад, идиот! Долой с поля!

— Он же ранен, он ра-а-анен!.. — донеслось от бегущего Павлюка.

В лесу взревел мотор автомашины, Исаев дико оглянулся — Федченко неожиданно увидел травинку, дурацки прилипшую к потной щеке командира, — и крикнул:

— Аварийно сбросил колпак! Чего стоишь?! Давай сюда...

— У него же течет гидравлика.