Дусенбин покрутил головой, чему-то радостно ухмыльнувшись, и закончил, посмеиваясь:

— Женюсь — прощайте, милые подружки. Честное благородное, женюсь. Насмотрелся сегодня... Слушай, я пошел к твоим. А ты? Она все равно около часа еще...

— Я тут подожду, — тихо ответил Машков. Дусенбин кивнул и пошел к двери.

И когда он вышел и осторожненько, чтоб не стукнуть, прикрыл за собой дверь, Машков увидел, что Марина испуганно смотрит на него.

Машков с трудом гулко проглотил тугой спазм и громким шепотом сказал:

— Спи... Спи, я подожду...

И подумал в следующий миг, как странно плачет Марина — огромными беззвучными слезами.

И табурет под ним качнулся...

 

...Последним в машине оставался Кучеров. Всех развезли по домам, и теперь он, сидя в кресле санитарного автобуса, буквально валился в черное мягкое тепло сна. Поэтому, когда автобус затормозил у дома, где он жил, Цареву пришлось крепко встряхнуть Кучерова за плечо:

— Кучеров... Александр! Все. Все, говорю. Дома. Приехали.

Царев спрыгнул на тротуар.

— О х-хосподи, опять будят... — промычал несчастно Кучеров и, почти не открывая глаз, полез из машины, спотыкаясь и ловя поддерживающую руку полковника.

— Ну-ну... Стой прямо! — поддернул его под руку полковник. — Хозяйский ребенок смотрит, люди на улице кругом. Стой прямо! Ты вообще теперь всегда прямо стоять должен.

— Какой там реб-бенок — зам-м-муж пора... — пробормотал старательно-саркастически Кучеров и с трудом, напрягшись всем телом, подтянул вверх многокилограммовые, вспухшие веки, едва разлепив ресницы, будто склеенные намертво.

И Царев едва успел поймать Кучерова за локоть — так того повело, и он изумленно увидел, как Кучеров стремительно, в одну секунду, побледнел и весь внутренне вздернулся.

Царев, ничего не понимая, даже испугавшись, обернулся. Над цветочной клумбой маленькая седая хрупкая женщина, выронив срезанные цветы, смотрела на Кучерова расширившимися глазами, зажав выпачканной во влажной земле ладонью рот.

— Нет-нет! Не пугайтесь! — успокаивающе быстро сказал ей Царев и отрицательно помотал рукой. — Это не страшно — просто пустяковина...

— Мама! — удивленно-радостно позвала в дом славненькая девчушка лет пяти-шести, стоящая с садовыми ножницами в руках рядом с женщиной. — Мам! Тут дядя Саша, который будет с нами, но он та-а-акой подра-тый!

В открытой двери веранды послышался звон чего-то разбившегося, что-то, гремя, покатилось, и на крыльце мгновенной вспышкой света, махом ветра возникла молодая высокая женщина — и не ее красота поразила полковника, хотя и была эта женщина очень хорошо, тепло-женственно и радостно красива. Нет. Он увидел ее глаза, даже отсюда, за десяток метров, увидел, как сияли они, налитые горячим, живым светом.