2

– Итак, товарищи. – Гершуни окинул взглядом собравшихся. – Нам готовы предоставить средства для революционной борьбы. Сразу скажу, объём их очень большой, и теперь мы можем пока, подчеркиваю, пока отказаться от «эксов».

Тема была очень острой, часть ЦК выступала за продолжение актов экспроприации, более осторожные, к коим примкнул и Гершуни, решили их приостановить. Три акции, из которых одна провалилась из-за бдительности охраны, стоили Григорию трёх отличных «боевиков». Да и общественное мнение не слишком хорошо приняло такие методы борьбы. Самодержавие рассматривало это как банальную уголовщину, правда, ловило исполнителей гораздо усерднее, чем простых бандитов. Так, в Тифлисе при попытке напасть на карету, перевозившую десять тысяч ассигнациями и тысячу серебром, до сих пор усердно трясут, по выражению жандармов, всех, кто причастен к различным партиям, не делая между ними никакой разницы. И плевать, что попытка не удалась, зато теперь весь Кавказ стонет: кавалерийские команды гуманизмом не страдают, а потому приходится гордым князьям (два барана и десяток лоз винограда, а гонору-то столько!) правдиво отвечать. Попытаешься прикинуться ничего не знающим, так тебе нагайкой живо память вернут, ну а если за оружие схватишься… Троих прикопали, остальные быстро горские замашки оставили до лучших времён. А из налётчиков остался Камо, остальные – кто убит, кого поймали…

– Согласна с вами, товарищ Дмитрий. – Брешко-Брешковская качнула головой, признавая его правоту. Она сама до сих пор не могла успокоиться после разгрома организации 1900 года. Тогда, в Литве, летучий отряд, присланный московской охранкой, возглавляемой проклятым Зубатовым, арестовал практически всю «Рабочую партию политического освобождения России». В том числе и Гальперина, Клячко и присутствовавшего там Гершуни. Ей самой с трудом удалось избежать ареста. – «Эксы» на данный момент вредны, ибо царский режим выставляет нас как обычных уголовников. Зато теперь мы вполне можем организовать стачки на предприятиях наиболее эксплуатирующих рабочий класс фабрикантов. Помимо экономических вполне реально выставить и политические требования. И сможем оказать помощь бастующим, кроме того, нам вполне по силам не допустить на территорию штрейкбрехеров.

– Но как же революционный порыв? – Мария Спиридонова, чуть подавшись вперёд, впилась взглядом в более опытного товарища. – Нам необходимо напомнить царизму, что не только он может вести против нас террор, но и нам хватит сил на него ответить нашим, революционным террором. – Слова этой фурии нашли гораздо больший отклик, чем осторожные слова Брешко-Брешковской. – Почему мы не можем судить и привести в исполнение наш приговор наиболее кровавым царским псам?

– Действительно! – Собравшиеся одобрительно зашумели.

Екатерина Константиновна мысленно прокляла эту истеричку. Связываться сейчас с властью – последнее дело, затопчут. Неужели забыли Одессу? Тогда из-за убитого жандарма с целью банального грабежа столько крови пролилось! Масло в огонь добавил оправдательный приговор двенадцати присяжных: «Не нашли достаточными улики обвинения…» После этого всё и началось. Хозяйку квартиры, где снимал комнату убитый, неизвестные повесили на осине. Её хахаля лица так же оставшиеся неизвестными усадили на кол. Из присяжных не выжил ни один, в течение года все они были убиты при ограблениях. Многие (и она в том числе) прямо называли виновников: роту осназа под командованием Дроздова. Но прокурор издевательски процитировал вердикт присяжных: «Не нашли достаточными улики обвинения». Забыли и 97-й, когда боевики БУНДа по своей всегдашней привычке сначала ударить ножом, а позже думать убили филера. В ответ начали исчезать сторонники активных действий, люди просто пропадали утром, днём, вечером, ночью. Никто не подбрасывал тела, не оставлял отрезанные головы, просто был человек – и нет его. Паника, начавшаяся вслед за пропажами, расходилась, как круги на воде. Многие уехали, другие постарались сменить место жительства. Кто мог такое осуществить, догадывались, но на обвинения в убийствах нижестоящие чиновники отвечали, что обязательно разберутся. К счастью, этих цепных псов отозвали, всё же общественное мнение перевесило слово Сипягина. Но тот липкий страх она запомнила на всю жизнь.

– Ставлю на голосование, – подхватил порыв Гершуни. Ему после Минска требовалось вновь восстановить свой подмоченный авторитет. И постараться, чтобы факт сотрудничества со следствием и лично с Зубатовым поскорее забыли. Хотя большинство его понимали и поддерживали, но находились и в ЦК идеалисты, считающие, что он поступил неправильно. Хорошо ещё, не обвинили в связи с охранкой. – Так, единогласно. Есть ещё один наболевший вопрос – Дальний Восток. На строительство КВЖД завербовалось много крестьян в поисках лучшей доли. Фактически, товарищи, там идёт формирование и становление рабочего класса. А мы преступно близоруки.

– Согласна с вами. – Брешко-Брешковская поняла, к чему все эти преамбулы, и решила перехватить инициативу. А то слишком много о себе возомнить может. – Только что закончился раздел Китая, и капиталисты разных стран, задавившие национально-освободительное движение, сейчас вцепятся в глотку друг другу. Россия же спешно обустраивает Порт-Артур, вот туда и необходимо внедрить своих людей. Необходимо выбрать товарища, ответственного за этот участок…

Зимние праздники, то есть Рождество и Новый год, прошли в тихой семейной обстановке, как и полагается. Лёгкий морозец располагал к прогулкам, только, увы, нам с сыном ездить было особо некуда. Курт удрал к себе, остальные господа офицеры гуляли в своих компаниях, да и у меня теперь свой круг общения, начальство, как-никак. Но вырисовывается маленькая такая загвоздка. Чужой я им, несмотря на чин, должность и даже благоволение императора, всё одно – ни одного приглашения мы не получили, вот такая, понимаешь, загогулина. Этому способствовала и история с Кирюхой, приглашать в гости – предмет для разлития желчи одного из Романовых. Увольте, дураков нет. Плевать, Володька никуда не рвался, «мамзелей и днём повалять можно, а так, бать, мы лучше с тобой посидим…». Тем удивительнее было приглашение от его деда, причём не только сыну, но и мне.

– М-да, что-то сдохло. – После Китая Владимир стал довольно циничен, но не мне ему мораль читать. Сам такой же. – Старый хрыч вновь поругался с зятьком?

– Возможно.

Династический брак его матери с одним из рода Воронцовых был, как водится, решён отцами обоих супругов. Обычный, можно сказать, о любви речи не шло, потому муженёк своих привычек (картишки, актриски) менять не стал. Супруга, бывало, находила утешение с другими. И всё бы ничего, да только денежек стало не хватать (уж больно сильно просаживал их в рулетку), зато возникший господин, ничуть не походящий на Гобсека, помог в такой мелочи. Супруг в ответ оказал ему необременительную любезность, благо ему это ничего не стоило. В общем, до князя дошли слухи, что его зять связался с «варшавскими жилками». Старый попытался увещевать молодого балбеса, но тот уже плотно сидел на «денежной игле». И слезать с неё не собирался. Обложив непутёвого родственника трёхэтажным матом, Черкасский плюнул на попытки вразумить сие великовозрастное дитятко.

– О! – Законная дочка, увидев Володьку, затянутого в парадный мундир с новенькими фельдфебельскими погонами, не удержалась от шпильки. Пойдя красотой в мать, она унаследовала и её легкомысленность, плюс любимый дед (честно, без дураков, в старике она души не чает!) явно потворствует её закидонам. – Надо же, кто к нам пришёл! Не расскажешь, как там в Китае? Говорят, «боксёры» – сущие варвары… – Семнадцатилетняя пигалица перевела свой взор на меня: – Господин Дроздов…