Задень я железом бок, и получу в лучшем случае оскаленные клыки и ругательства, в худшем — лапой по морде. Но замени нож на атам, и жизнь покинет тело, для этого необязательно пробивать сердце. Погрузи артефакт в руку, ногу, хвост, и они отсохнут, и больше не отрастут, какова бы ни была регенерация.
Жертвенные ножи для этого и создавали: для причинения боли нечисти, для ее уничтожения. С атамом у меня был шанс, очень маленький, но был.
Я подняла глаза на девочку. Сразу вспомнились слова вестника о неудавшемся покушении, о том, почему оно не удалось. Майя была ребенком, на год или два старше моей Алисы. Что же мы творим со своими детьми?
— Нет. — Я накинула на плечи блузку и стала застегивать пуговки.
— Но, хозяйка!
Я повернулась к девочке, она прекрасно чувствовала мое состояние.
— Мне он не нужен. Забирай! Хочешь — верни на место, хочешь — утопи в болоте, продай или оставь себе. Я эту гадость в руки не возьму.
— Я тоже, — быстро сказала служанка и для наглядности спрятала кисти за спину, снова превратившись в ребенка. — Он жжется, и мысли нехорошие приходят. Нет, мне не надо. Сами топите. — Деловитость сменилась обидой. — Я помочь хотела, а вы… — Она отвернулась.
В этом вся нечисть — раз тебе обожгло руки, отдай соседу. А то чего это у тебя кожа слезает, а у него нет. Слова тратить бесполезно, по сценарию мне положено оружие, оно у меня теперь есть.
В той части цитадели, куда привел меня бессмертник, мне раньше бывать не доводилось. Не в спальню к Седому — а жаль, не в комнату для аудиенций — бывает, и не в столовую — слава святым. А туда, куда уводила длинная кишка коридора, туда, где мерк свет, а слуга в кителе, стоявший у единственной двери, был суров и неулыбчив, графит стен темен, напоминая мокрый и грязный асфальт. В комнате, куда нас впустил брежатый с черными без радужки глазами, не было ни окон, ни бойниц. Места больше, чем в спальне, но много меньше, чем в библиотеке или в том же обеденном зале. Я бы назвала комнату полигоном. Или лабораторией. Или командным пунктом. Смесь всего и вся. Рабочий кабинет Седого. Настоящий кабинет, а не тот, в котором произносили Прекрасные пафосные речи о мире. Сюда посторонних не допускали. Кирилл, Тём, я и бессмертник, слуга с той стороны двери не в счет.
Идеальный порядок на столах, этажерках, полках, ящиках. Два кресла с высокими не для отдыха спинками, стоящих строго на одной линии. В каждой детали этой комнаты я узнавала того мужчину, за которого выходила замуж. Это согревало, может, он притворялся не во всем, может иногда он все же был настоящим.
Длинные рабочие столы, пара ноутбуков со светящимися экранами, приборы, странные переливающиеся и висящие в воздухе плоскости, чаши с колышущейся жидкостью, и каждая на своем месте, везде порядок и идеальная чистота. Даже манекены, по мне — так украденные из витрины магазина нижнего белья, выстроились в шахматном порядке, пластиковая поверхность двух крайних была растрескана, как скорлупа лесного ореха. В ближайшем к выходу левом углу стоял большой блестящий промышленный рефрижератор. Знать о его содержимом, пожалуй, мне ни к чему. Рядом, вплотную к стене — узкий кожаный диван то ли для посетителей, то ли для неурочного отдыха. Сверху что-то звякнуло, и я задрала голову. К высокому потолку крепились цепи, некоторые заканчивались кандалами, некоторые шипастыми ошейниками, некоторые крюками. Никакой ржавчины и пыли, все в действующем состоянии. Сюда не водили гостей, здесь работали.
— Ольга, — Седой посмотрел мне в глаза.
На его лице было ничем не прикрытое сожаление. Злое сожаление. И удовлетворение. Я жила с этим мужчиной десять лет, пусть он и притворялся тем, кем никогда не был. Его лицо я изучила до последней черточки, морщинки, ироничного изгиба бровей и чуть дрогнувших губ. Сейчас он злился, и эта злость дарила удовлетворение.
— Юково атаковано. — Он склонил голову, прислушиваясь к чему-то мне недоступному, и повернулся к охотнику.
— Периметра нет, — добавил ветер, — идут волнами через разные промежутки. Две атаки уже отбили. — Тём стоял рядом с одним из ноутбуков и быстро что-то набирал на клавиатуре, рядом с черным пластиковым корпусом лежала книга в красном тканевом переплете. — С потерями. Ресурсов хватит еще на три-четыре линии обороны, в зависимости от натиска. Потом южане получат стежку.
Я с шумом вдохнула, чувствуя, как слабеют колени.
— Готовность? — рыкнул Седой.
— Нет данных, — не оборачиваясь, ответил охотник. — Последний сеанс связи был двадцать минут назад. Разведгруппа не вернулась.
Многого я ожидала от Прекрасных. Лежа в кровати в сером сумраке ночи, когда одна страшилка сменяется другой. Но о таком непрямом ударе я не подумала. Пользуясь словами вестника, можно сказать, что толчок вышел особенно сильным. Я потянулась к карману, но телефон остался в спальне, на кровати. Там же, где и атам.