— Боюсь, пропажа молодого человека в это время года их действительно не особенно всколыхнет, но вот нелегальные способы спуска под землю — другое дело. За такую находку дают повышение. — Фергюс опускается в кресло за своим столом и откидывается на спинку. — Повышение будет тем весомей, чем больше удастся привлечь за это людей. Поэтому, если об авантюре Стоува станет известно, накажут всех, кто о ней знал. Включая мою дочь. Ну и вы понимаете, что с ее здоровьем…

— Папа! — прерывает его Фелис. — Речь идет о жизни Стоува! Что, если его уже нет в живых?! — ее глаза быстро наполняются слезами и она резко разворачивается вместе со своим креслом, чтобы никто их не видел.

— Он был прекрасным молодым человеком, целеустремленным и бесстрашным, — рассказывает Фергюс. — Но очень упрямым, хотел непременно забрать Фелис к себе, строить семью, как в этих иномирских фильмах показывают. Хотел заработать денег на взятки врачам. Хотя наилучшим решением было бы, чтобы она осталась со мной, здесь на шестидесятом, где у нее есть адекватные условия и лечение. Я никогда не был против их встреч! У него нет сюда доступа, но я сам лично проводил его сюда, чтобы они вместе проводили время. Сколько угодно времени!

— Если я достаточно хорошо себя чувствовала, — добавляет Фелис, — а это случалось не так часто, как хотелось бы.

— Ну что же делать?! Ты у меня очень слабенькая, а там внизу тебе стало бы только хуже! — с нежной интонацией возражает ее отец.

— Ясно, — Лекс уже закончил с коллекцией и теперь рассматривает предметы на столе. — Это недавнее фото? — Берет он в руки рамку с фотографией.

— Мы сфотографировались в день, когда я сдала последний экзамен, — грустно кивает Фелис. — На два года позже, чем могла бы.

— Это из-за ее здоровья, — быстро добавляет ее отец. — Ей приходилось пропускать много занятий.

— Так я хотел спросить, не говорил ли Стоув о своих дальнейших планах после провала с боями за премиальные? — возвращается к теме Лекс. Фотографию он возвращает на стол, ставя так, что я тоже могу ее рассмотреть.

— У него возникла идея заняться поиском дорогих вещей, — говорит Фелис. — Вещей из других миров в обход гильдии искателей.

— Да, отдельные предметы настолько ценны, что некоторые готовы закрыть глаза на их происхождение, — подтверждает Фергюс.

— Например, предметы коллекционирования, — кивает на шкаф Лекс.

— Не только, но в том числе. Бедный мальчик, — качает головой Фергюс. — Это еще опаснее, чем его первая задумка. Я снабдил его всей литературой, что смог достать, о тех монстрах, что обитают под землей и о последствиях встреч с ними — все что угодно, только бы отговорить его от этого. Заниматься искательством в одиночку, без многолетней подготовки, которую проходят в гильдии — это чистой воды самоубийство!

— Но он сказал, что мать даст ему безопасную наводку, — говорит Фелис.

— Дерево-мать?! — встреваю я.

— Вы уже добрались до этих людей? — удивляется Фергюс.

— Послезавтра я иду на их встречу, но мы так и не разобрались, что это за культ такой.

— Они считают то грандиозное строение, в котором мы живем, — Фергюс обводит комнату руками, — живым существом. И в каком-то смысле они правы! Муравейник постоянно растет. То вещество, из которого он выполнен, оно постоянно нарастает, и наши машины-уборщики орудующие на уровнях, пока мы спим, не столько убирают, сколько соскабливают лишнее.

Мне вспомнился неровный с наростами пол на подземных уровнях. Однако в жилых помещениях почему-то ничего не нарастает.

— Муравейник некоторые ученые действительно склонны считать некой иной небелковой формой жизни, — продолжает Фергюс, — но сектанты пошли дальше. Они наделяют его разумом, говорят о нем, как о дереве-матери. И она вроде как может общаться со своими поклонниками через нашу общую компьютерную сеть, которая как бы является ее нервной системой. А с особо рьяными своими последователями — и телепатически.