Король шведский в 1708 году, переходя с армией своей Польшу и Литву и возвращаясь из Саксонии, задумал идти вовнутрь России, к ее столице Москве. Поэтому с российской стороны начались непрерывные передвижения войск на границе.

В Малороссии началась новая эпоха вражеского нашествия. Войска, переходя с места на место, занимали дефилеи (узкие проходы) и переправы на пути шведской армии, нападали непрерывно на ее авангард и фланги. А народ Малороссии, уходя из своих селений, занимал и укреплял убежища в лесах и болотах, в неприступных местностях, делал пики, другое ручное оружие, готовясь к обороне. Гетман Мазепа, укомплектовав и обеспечив всем необходимым свои войска, резиденцию свою в городе Батурин, где хранилась государственная казна, а также армейские запасы и магазины, укрепив достаточно гарнизоны сердюцкими пехотными полками и конным прилуцким полком под командованием полковника Носа, выступил сам с остатком войск малороссийских и с многочисленными урядниками военными и гражданскими, специально сверх штата умноженными, к границам Белоруссии будто бы для того, чтобы отбивать врага. Однако, переправившись через реку Десну и разместив свой табор между городами Стародуб и Новгород-Северский, недалеко от местечка Семенов, огласил здесь свою прокламацию, обращенную к войску и народу Малороссии, и с ней выступил перед урядниками, здесь собранными, с такими словами: «Мы стоим теперь, братья, между двумя пропастями, готовыми нас сожрать, если не выберем себе надежный путь, чтобы их обойти. Воюя между собой, монархи, которые приблизили театр войны к нашим границам, до того разозленные один на другого, что подвластные им народы терпят уже и еще будут терпеть неизмеримое горе, а мы между ними есть только точка, или цель этого несчастья. Оба они, через своеволие и присвоение неограниченной власти, подобны наистрашнейшим деспотам, которых вся Азия и Африка вряд ли когда рождали. И поэтому, покоренный и побежденный из них, разрушит свое государство и обернет его в ничто. Судьба этих государств по воле случая должна решиться в нашем отечестве и на наших глазах, и нам, видя ту угрозу, что собралась над нашими головами, как не помыслить и не подумать о себе самих? Мое мнение, чуждое всяким пристрастиям и вредным для души намерениям, такое: если шведский король непобедимый, которого вся Европа уважает и боится, победит московского царя и разрушит его царство, то мы, по воле победителя, неизбежно будем присоединены к Польше и отданы в рабство полякам на волю его любимца и творения, короля польского Лещинского. И тогда уже нет и не будет места договорам о наших правах и привилегиях, да и предыдущие на то договора и трактаты будут упразднены, поскольку нас будут считать завоеванными, покоренными силой оружия, т. е. будем бесправными рабами, и судьба наша будет хуже той, которую наши предки познали от поляков, что даже воспоминание о ней вызывает ужас.

А если победит царь российский, то все несчастья свалятся на нас от него самого, ибо вы видите, что, хотя он и выходец из рода дворянского, избранного народом, но, присвоив себе неограниченную власть, карает тот народ своевольно, и не только свобода и народное добро, но и сама его жизнь зависят от царской воли и каприза. Видели вы и результаты деспотизма, с которым он уничтожил многочисленные семьи варварскими наказаниями за провинности, добытые поклепами и варварскими пытками, которых ни один народ выдержать не может.

Начало общих наших бед я познал на самом себе. Вам ведь известно, что за мой отказ от его замыслов, губительных для нашей отчизны, бит я был по щекам, как бесчестная блудница. И кто же здесь не признает, что тиран, оскорбивший так позорно особу, которая представляет нацию, считает, конечно, и ее членов за скот несмышленый? И на самом деле так их считает, когда посланного к нему депутата народного Войнаровского с жалобой на наглость и зверства, творимые непрерывно войсками московскими народу Малороссии, и с просьбой подтвердить договорные статьи, принятые еще при Богдане Хмельницком, которых он не подтвердил, а должен в соответствии с теми договорами подтвердить, царь принял его наказаниями и тюрьмой и хотел отправить на виселицу, от которой тот спасся только бегством. Поэтому остается нам, братья, из тех бед, с которыми мы столкнулись, выбрать меньшую, чтобы наши наследники, брошенные в рабство нашей глупостью, своими нареканиями и проклятиями нас не осудили. Я их не имею и иметь, конечно, не могу, поэтому непричастный к интересам наследования и ничего не ищу, кроме благоденствия тому народу, который удостоил меня гетманской чести и с ней доверил мне свою судьбу. Окаянный был бы я и бессовестный, если бы выдавал вам злое за доброе и предал его ради своих интересов. Время признаться вам, что я выбрал для народа своего и для вас самих. Многолетнее мое искусство в делах политических и знание интересов народных открыли мне глаза на нынешнее состояние дел и как они касаются нашей отчизны. За первую умелость считается в таких случаях сохранять тайну недоступной никому, пока она не совершится. Я ее доверил одному себе, и она меня перед вами оправдывает собственной своей важностью. Виделся я с обеими воюющими королями, шведским и российским, и все умение свое использовал перед ними, чтобы убедить первого в протекции и милости к нашей отчизне от военных напастей и разрушений будущих на нее вражеских навалов. Что касается Великороссии, нам единоверной и единоплеменной, то я выпросил у царя нейтралитет, то есть мы не должны воевать ни со шведами, ни с поляками, ни с великороссами, а должны, собравшись с нашими военными силами, стоять в определенных местах и охранять свою родину, отражая тех, кто нападет на нас войной, о чем сейчас мы должны объявить царю. А бояре его, которые не заражены еще неметчиной и помнят о пролитой безвинно крови своих родственников, обо всем том извещены и со мною согласны. Для всех же воюющих войск мы должны будем поставлять за плату провиант и фураж в количестве, не наносящего нам вреда. При всеобщем примирении всех воюющих сторон в будущем решено возвратить нашу державу в то состояние, в котором она была до соединения с Польшей со своими собственными князьями и со всеми бывшими правами и привилегиями, которые присущи свободной нации. Поручиться за это взялись первые в Европе страны – Франция и Германия, и эта последняя настаивала на таком нашем положении еще во времена Богдана Хмельницкого, при императоре Фердинанде III, но этого не случилось из-за междоусобицы и необдуманности наших предков. Договоры наши о вышесказанном я заключил со шведским королем письменным актом, подписанным с обеих сторон и оглашенным в указанных странах. И мы теперь считать должны шведов за своих приятелей, союзников, благодетелей, как будто богом посланных, чтоб освободить нас от рабства и унижения и обновить на высшем уровне свободы и самодержавия. Известно ведь, что когда-то были мы теми же московцами, и даже само название Русь от нас им досталось. Но мы теперь у них как притча во языцех! Договоры эти со Швецией вовсе не новые и не первые с ней, а подтверждают и обновляют предыдущие договоры и союзы, заключенные предками нашими с королями шведскими. Ибо известно, что дед и отец нынешнего короля шведского, имея великие услуги наших войск в войне с ливонцами, германцами и Данией, были гарантами нашей страны и часто за нее выступали против поляков, а поэтому и от гетмана Хмельницкого, после уже соединения с Россией, был послан сильный казацкий корпус с наказным гетманом Адамовичем на помощь шведскому королю Густаву, и он помогал ему при взятии польских столиц Варшавы и Кракова. Итак, нынешние наши договоры с Швецией суть только продолжение бывших, во всех народах применяемых. Да и что это за народ, который не заботится о своей пользе и не препятствуют очевидной угрозе? Такой народ бесполезностью своей подобен неразумному животному, презираемому всеми народами».

После заслушивания речи гетмана и зачитывания его прокламации по всем постам и военным собраниям некоторые посчитали это за благо, а некоторые – нет, как лесть народам! И так, споря между собой несколько дней, согласились лишь в одном: что необходима перемена в их положении, и нетерпимым является унижение на своей земле от народа, ничем от них не отличающегося, но нахального и готового на всякие обиды, грабеж и чувствительные упреки. Но чем в этом помочь и за что взяться, того придумать не могли. А чтобы отстать от царя и христианского царства и отдать себя во власть монарха лютеранского, который презирает образы святых и поганит среды и пятницы мясоедением, об этом и слышать не хотели. И, наконец, собрались все урядники и казаки по своим полкам, снялись на рассвете одного дня с табора, оставив в нем гетмана с двумя охочекомонными полками и всех генеральных старшин со многими урядниками, которые не принадлежали полкам, а были как будто под охраной охочекомонных казаков.

Намерение отъехавших урядников и казаков заключалось в том, чтобы объединиться им с великороссийскими войсками и доложить царю обо всем, что вышло у них с гетманом и что они в его замыслах участия не принимают и сильно им противятся. Оправились они к городу Стародубу, нашли корпус Меншикова в Белоруссии, где и Петр находился, доложили ему о лукавстве Мазепы и о своем беспокойстве за судьбу Малороссии и просили разрешить им избрать нового гетмана в соответствии с их правами и привилегиями, которые то узаконивают. Царь, поблагодарив казаков за их верность и пообещав провести выборы гетмана, когда вернутся в Малороссию, приказал им оставаться под командованием Меншикова и помогать ему расправиться со шведским генералом Левенгауптом, который, по приказу своего короля, выступив с вспомогательным войском и с большими запасами из Лифляндии, спешил соединиться с королевской армией в Белоруссии.

Из Белоруссии в последних числах октября Меншикова с его корпусом и казаками царь отправил в Малороссию, чтобы он, опередив шведов, уничтожил резиденцию гетмана город Батурин, как хранилище больших запасов и национальных арсеналов. Понимая, как много значило захватить этот город как можно быстрее, чтобы избежать длительной осады, Меншиков принял смелое намерение взять его приступом и поэтому повел свои войска сразу в атаку на городские укрепления. Войска Мазепы, которые стояли гарнизоном в городе, так называемые сердюки, созданные из добровольцев, а больше из поляков и волохов, зная прекрасно, чего им ожидать от царских войск, защищали город и его укрепления с образцовой храбростью и отвагой. Атаки были отбиты несколько раз от городских валов, городские рвы наполнялись трупами убитых с обеих сторон, но битва продолжалась повсеместно вокруг города. Наконец ночь и темнота развели сражающиеся стороны, россияне отошли от города и переправились через реку Сейм для обратного похода. Но присутствовавший в городе прилуцкий полковник Нос, который был не согласен, как и другие полки, с намерениями и действиями Мазепы и противился его вероломству, но удерживаемый сердюками, выслал ночью из города своего старшину Соломаху и велел ему, догнав Меншикова, сказать, чтоб он вернулся к городу перед рассветом и напал на указанное тем старшиною место, где располагался прилуцкий полк, сам полковник будет сидеть на пушке, закованный цепью, как арестант, а войско его будет лежать лицом к земле возле вала. И это будет знаком, чтобы помиловать тех предателей во время всеобщего уничтожения горожан. Меншиков поверил старшине и полковнику, вернулся и на рассвете вошел в город в то время, когда сердюки в связи с вчерашней своей победой упились и были в глубоком сне, напал на них всем своим войском, без сопротивления рубил их и колол без всякого милосердия, а важных из них связал.

Избавившись от сердюков, Меншиков приступил к безоружным жителям, которые находились по своим домам и участия в замыслах Мазепы не принимали, уничтожил их всех до одного, не обращая внимания ни на пол, ни на возраст, в том числе и самых маленьких молочных детей. После этого начался грабеж города войсками, а их начальники тем временем карали связанных сердюков и гражданских урядников. Обычной карой для них было четвертование живьем, колесование и убийство на колу. Были и другие пытки, которые поражали воображение. Удивительная ли такая жестокость у такого человека, как Меншиков? Когда он был пирожником и разносил по Москве пироги, то льстился к тем людям, которые покупали его пироги, а когда стал князем и полководцем, то по-варварски казнил людей, составивших ему огромные богатства. Батуринскую трагедию Меншиков завершил огнем и расплавленной серой: весь город и все публичные его строения, т. е. церкви и правительственные дома с их архивами, арсеналы и магазины с запасами со всех концов подожгли и превратили в пепелище. Тела убитых жителей с младенцами брошены на улицах и за городом с приказом не хоронить их. Меншиков, торопясь с отступлением и будучи чужд человечности, бросил их на съедение птицам и зверям, а сам, нагруженный огромными ценностями и скарбами городскими и национальными и забрав из арсенала 315 пушек, отойдя от города и проходя городские окрестности, сжигал и разрушал все, что попадало ему на пути, превращая жилища в пустыню.

Такая же судьба досталась большей части Малороссии. Отряды царского войска, разъезжая по ней, сжигали и грабили все селения без исключения по неслыханным законам войны. Малороссия еще долго дымилась после огня, который ее пожирал. Народ, познавший бездонную пропасть горя, несчастья, приписывал свою горькую судьбу шведам, ненавистным им за то, что те по средам и пятницам ели молоко и мясо, у него же купленное.

Новгород-Северский подготовлен был Мазепой для первого приема и отдыха шведского короля и его армии. Он был сильно укреплен и имел большой склад с запасами в замке, а для охраны крепости и склада введен один сердюцкий полк под командованием его полковника Чечеля и две сотни реестровых казаков Новгорода и Топальска под командованием новгородского сотника Лукьяна Журавки.

Царь со своими войсками подошел к городу и стоял на противоположном берегу Десны, напротив него, в селе Погребки, квартируя в доме тамошнего казака Мальчича. Сотник Журавка, по согласованию с новгородским протопопом Лисовским и казацкими старшинами, которые ненавидели сердюков за их бесчинства и наглость и старались им за это отомстить, через хорунжего Худорбая известили царя, что они могут сдать город, если он направит свои войска к городу ночью со стороны луга. Царь на то известие сразу же выслал необходимое количество войска в назначенное место, а сотник со своей командою и жителями города провели и впустили их в город так называемыми «Водными воротами», расположенными между замком и монастырем. Царские войска, напав неожиданно на сердюков в городе и в замке, всех их уничтожили и заняли город.

Через сутки в город въехал и царь, заквартировав в доме местного сотника, имея намерение казнить несколько десятков горожан за то, что принимали у себя сердюков, для острастки жителей других городов, чтобы они также не принимали вражеских войск. Однако присутствующий при этом граф Шереметьев заступился за горожан, доказывая царю, что «если ваше величество, зная больше Мазепу, чем этот народ его знал, могли в нем обмануться, доверяя ему почти безгранично, то как же в нем не обмануться народу, далекому от всех политических и властных дел, которые для него всегда закрыты и непроницаемые? А Мазепа, к тому же, был для них наивысшим начальником и не отчитывался перед ними за свои действия». Царь прислушался к таким разумным словам, и на счастье при этом не было Меншикова, и простил горожан. Наградил урядников, которые способствовали взятию города: сотник Журавка стал стародубским полковником, а протопоп Лисовский стал новгородским сотником и, с добавлением протопопа, по воскресеньям правил в церкви в епитрахили, а в другие дни служил сотником с саблей, но бороды при этом не брил.

Король шведский, выступив с армией из Польши в Малороссию, нашел Мазепу возле реки Десны в пределах Новгород-Северского. Увидев его без войска и без всего того, что он ему обещал, решил, что он обманщик или предатель и намеревался его казнить. Но убедительные жалобы Мазепы и искренние его рыдания убедили короля, что Мазепа сам был обманут своим войском и своим народом.

Вступив в Малороссию, Карл XII распространял в ней, публично выставляя, свои прокламации к местному населению такого содержания: «Преследуя злобного своего врага, царя московского, который наслал на Швецию со всех сторон войну без всяких причин, а только из-за своей злости и чванства, я вступаю в землю казацкую не ради завоевания ее или попользоваться имуществом и скарбами здешних жителей, но единственно ради восстановления их прав и бывших вольностей, ради которых мои предки, шведские короли, всегда выступали в защиту против Польши и к тому были обязаны важными заслугами казаков и союзными с ними договорами и трактатами. Мне известно от соседей и протеста гетмана Мазепы, что царь московский, будучи непримиримым врагом всем народам на свете и желая покорить их себе в неволю, заключив и казаков в беспросветное рабство, пренебрегая, отбирая и отменяя все ваши права и вольности, торжественными с вами договорами и трактатами утвержденными, забыл при этом и бесстыдно пренебрег саму благодарность, уважаемую всеми народами, которой обязаны он и Московия вам, казакам и народу русскому, сведенная своими междоусобицами, самозванцами и поляками до нищеты и почти до исчезновения, но вами поддержанная и укрепленная. Известно ведь всему свету, что народ русский со своими казаками был сначала народом самодержавным, то есть от себя самого зависимым, под управлением своих князей, соединился потом с Литвой и Польшей, чтобы сопротивляться с ними татарам, которые их разрушали, но со временем из-за насилия и жестокости поляков, освободившись от них собственными силами и храбростью, соединился с Московией добровольно только из-за единоверия, сделав ее такой, какой она теперь есть, от нее же униженный и оскорбляемый бессовестно и бессрамно. И так я обещаю и перед всем миром торжественно присягаю честью своею королевской после победы над своим врагом восстановить землю казацкую, или Русскую, в первоначальном ее самодержавном состоянии и ни от кого в мире не зависимой, о чем я с гетманом Мазепой письменными актами обязался и утвердил, а гарантировать их взяли на себя первые государства Европы».

Царь, узнав о рассылаемых шведским королем прокламациях и универсалах Мазепы, которым местное население вовсе не доверяло, опубликовал и свой известный манифест, подписанный собственноручно, выставленный во всех церквях, и в нем прояснял, что «собранные упертым королем шведским и его выродком отступником Мазепой на него поклепы, пороки и подозрения несправедливы, придуманные и наполненные лукавством и обманом для привлечения народа на свою сторону, что он и в мыслях не имел обижать, разрушать и лишать свободы малороссийский народ, а особенно отменять его права и привилегии, утвержденные его отцом, царем Алексеем Михайловичем, в договорных статьях славного и мудрого гетмана Зиновия Хмельницкого, во время объединения Малороссии с государством Великороссийским составленных, но ими и особенно царской милостью будет этот верный и усердный народ поддерживать при всех его правах, вольностях и привилегиях вечно и нерушимо. И можно без лести сказать, что ни один народ под солнцем не может похвалиться такими облегчениями и вольностями, как наш народ малороссийский, ибо ни единого гроша в казну нашу братья не велели брать и наследникам нашим о том завещали. А что касается нашего противника Карла, то всему миру известно, какие разрушения он нанес всем тем народам, которые проходил: церкви и святыни их грабил и превращал их в конюшни и поварни, священников тиранил и убивал, церковную утварь переделывал на светские непристойные вещи, а образы святые уничтожал и ногами топтал. Да и в Малороссию Мазепа пригласил его для того же, чтобы после ее разрушения передать народ в вечное рабство, на уничтожение полякам, от которых он получил достаточно денег, а Мазепа и Лещинский, как единородные полякам его творения, ничем другим для него будут, как только грабители и тираны народа, которые исполняют его волю, и вечные шведские данники или вассалы».

После оглашения царских манифестов народ малороссийский, и без того склонный к великороссийской стороне, естественно, через единоверие и единородство, что их тогда остро оттеняло шведским языком и чужой верой, добавил к манифестам царя свои байки. В них передавалось от одного к другому, что как будто бы шведы, издеваясь над святыми образами и топча их ногами, заставляли и Мазепу издеваться и топтать ногами чудотворный образ Богородицы в церкви, им построенной в селе Дегтяровке, и что тот образ при этом издавал жалобный стон, а Мазепа, стоя на нем, отрекся от своей веры и присягнул вере шведской. Тот слух распространился по всей Малороссии, что усилило уничтожение шведов повсеместно при всяком удобном случае, где их только могли найти, и злость на них усиливалась за неуважение к чужой вере, так что за одну осень и зиму шведов уменьшилось почти наполовину.

Царь в ноябре того же 1708 года, собрав в городе Глухове урядников и казаков, сколько можно было собрать из-за военных действий, повелел им избрать гетмана свободным голосованием согласно их правам и обычаям. Урядники и казаки ответили на это царю, что они приступят к выборам гетмана только после того, как подпишут присуд от имени всей нации, что избрание то состоится с утверждением всех прав гетмана, его привилегий и прерогатив, которые обеспечивают народу вольности и его права, и просили при этом царя подтвердить это своей грамотой. Петр обещал под присягой, что он все права гетмана, военные и народные, и составленные о том договорные статьи обязательно подтвердит, как только закончатся нынешние военные заботы и тревоги. После этого в присутствии царя и его окружения 7 ноября избрали гетманом стародубского полковника, который стал после Миклашевского, Ивана Скоропадского. Царь его тогда же и утвердил, вручив ему клейноды военные и национальные, которые подтверждали гетманство, т. е. булаву, бунчук и печать, а от царя подарен государственный флаг с изображением двуглавого орла с регалиями царства.

По завершении коротких торжеств после выборов и утверждения гетманства открылось там же в Глухове новое явление, до того в Малороссии небывалое, явление страшное, названное спутницей Мазепы в ад. Многочисленное духовенство малороссийское и великороссийское от ближайших к границе городов, специально собранное в Глухове под руководством известного епископа Прокоповича, составив из себя так называемый Поместный собор, 9 ноября объявили Мазепе вечное проклятие, или анафему. Мрачная торжественность эта состоялась в Николаевской церкви в присутствии царя, многочисленных урядников и народа. Духовенство и клирики были в черном одеянии, и все со свечками черного цвета. Портрет Мазепы, который висел перед тем среди города на виселице, тянули по городу палачи и втащили в церковь. Духовенство окружило его, читали и пели некоторые псалмы из Святого письма, потом, провозгласив, несколько раз повторили: «Пусть будет проклят Мазепа!» Обратили на портрет его зажженные свечи, а клирики, повторяя то же самое, поворачивали свечки книзу. Председательствующий епископ ударил при этом концом жезла своего в грудь портрета со словами: «Анафема!» И потом потащили портрет назад из церкви и пели такой церковный стих: «Днесь Юда покидает учителя и принимает дьявола». На этом обряд закончился.

Во время размещения шведских войск на зимние квартиры по Малороссии присутствующие между ними малороссийские урядники, которые были ранее приглашены Мазепой для войны со шведами и потом остались при нем под наблюдением, выбрав удобное время для своего бегства, выехали тайно от Мазепы из квартир и прибыли к царю для объяснения своей невиновности и неизменной ему преданности. Петр принял их ласково и оставил в прежних рангах и на тех же должностях. Это были Данило Апостол, Иван Сулима, Дмитрий Горленко, Иван Максимович, Михаил Ломиковский, Гамалия, Кандыба, Бутович и канцелярист Антонович. Других многих урядников и видных казаков, подозреваемых в симпатиях к Мазепе по той причине, что они не явились на общее собрание избрания нового гетмана, забирали из их домов для наказания в местечке Лебедин, что недалеко от города Ахтырки. Наказание было обычным ремеслом Меншикова: колесовать, четвертовать и сажать на кол, а самым легким, которое считалась за игрушку, это вешать и сечь головы. Виновность устанавливалась признаниями. И для этого надежным способом было тогда эпохальное таинство – пытки, смысл которых известен из русской пословицы: «Кнут – не ангел, души не вынет, а правду скажет». И проводились они со всей аккуратностью и в согласии с Соборным Уложением, то есть по ступеням и по порядку – сначала канчуки, потом кнуты, потом раскаленное железо, которым прикасались к телу постепенно, от чего оно кипело, горело и пузырилось. Тот, кто проходил одно испытание, переходил к другому, а кто всех не выдерживал, того считали виновным и отводили на казнь. Потерпело таким образом людей, которые не выдержали пыток, немало, до 900 человек. Число это можно и увеличить, поскольку, судя по кладбищу, отделенному от христианского и известному под названием «Гетманцы», надо думать, что зарыто их тут гораздо больше. И если в народе прославляется тот великодушием, кто пренебрегает страхом и опасностью, то уже нет для тех и титулов, кто был предметом и участником лебединских тиранств и зверской лютости, что ужасают человеческую фантазию. Остается теперь размыслить и рассудить, что, если в Евангелии написаны слова Христа, суть которых неизменна и непреходяща: «Вся кровь, пролитая на Земле, истечет с рода сего…», то какое же истечение должно быть за кровь русского народа, пролитую, начиная с гетмана Наливайко, и пролитую большими потоками за то единственное, что он хотел свободы или лучшей жизни на собственной земле своей и мечтал о том, что свойственно всему человечеству.

Шведский король, который со своей армией и Мазепой зимовал до Рождества Христова в Ромнах и его окрестностях, перешел после праздников в город Гадяч и в его окрестные селения, а в Ромны и в его окрестности были посланы царем малороссийские войска разрушать и опустошать те селения. Эта экспедиция имела две политические цели, которые доказывали отменную проницательность и правоту любимца царского Меньшикова, который их придумал. Первая – наказать жителей за прием к себе на квартиры шведской армии, а вторая – проверить готовность и преданность малороссийских войск. И те войска, как будто бы огорошенные и обезумевшие от творимого хаоса, с закрытыми глазами и окаменелым сердцем разрушали свою невинную братию просто, как своих врагов. Дома их разрушены и сожжены, скот забран и роздан по армии как добыча, и все опустошили. А тамошние люди, ускользая от рук своих гонителей, отходили к границам России под протекцию тамошних бояр и заселили многолюдные слободы – Юнаковку, Михайловку и много других, названных потом «Вольными Черкассами». Слабые и немощные мытарствовали в своих руинах и погребах между пожарищами и снегами и постепенно исчезали на своей родине и возле гробов предков своих. Ромны познали разрушения только за то, что жители их были несчастливы. Шведы, навалившись на них целой армией и зная, что их малороссияне повсеместно убивают, вели себя с ними, как со своими завоеванными врагами, и уже не говорили больше: «Мы ваши, а вы наши». Им король дал такую волю, что разве только душу не отбирали. Последний же удар нанесли им единоверцы и единородцы, их братья, казаки, ужаснувшись делу рук своих.