Переписка гетмана с императором и Примасом и угрозы при этом сопровождались действительно новой для Малороссии опасностью. В начале 1657 года императорские войска собрались на границах Галичины, а войска Турции объявились в Бессарабии и Молдавии и весь Крым был в движении. Гетман, сообщив царю о переписке и о движении войск соседних государств, прикрыл свои границы деташементами и командами, а в помощь им устроил для главных войск два табора, один над рекою Ташлыком под командованием своего сына Юрия, поддерживаемым советами старых и опытных старшин, которые были при нем, а другой – недалеко от города Заславля под командою Наказного гетмана Дорошенко. Войска на границах были с обеих сторон в непрерывном движении, но стычек между ними не было, а только демонстрировали они, что непрерывно наблюдают и готовы к войне.
Тем временем к гетману прибыли снова иностранные посланцы с новыми требованиями. Турецкий султан Ибрагим и император Римский объединенной миссией объявили через своих посланцев, что, «поскольку королевство польское разрушено и приведено к крайнему истощению беспрерывными войнами и победами его, гетмана с казацкими войсками, которые уничтожали Польшу без пощады и помогали в том шведам и Московскому царю без уважительных на то причин, и что государство то, будучи на краю своего уничтожения, оказалось вынужденным идти в подчинение государству Московскому путем переговоров или силой оружия, а соседние страны и вся Европа спокойно наблюдали на свой стыд и получили колоссальную державу, из ничего вознесшуюся на такую высокую ступень, поднятую на вред многих народов, а со временем и на их покорение, то монархи, имея справедливые причины защищать права народов и удерживать в государствах политическое равновесие, напоминают ему, гетману, чтобы он отстал совсем от союза со Швецией и отказался от объединения с Московским царством, и советуют объединиться, как и раньше, с Польским королевством при нынешнем своем правлении, со всеми правами и привилегиями, которые выделяют свободную нацию, и для этого подготовить для их посредничества с поляками союзную конституцию, которую монархи берутся гарантировать и вечно охранять. В противном же случае они вынуждены всей силой своей объявить войну».
Гетман, возражая послам на их требования, доказывал, что «отпор, который дали казаки поляком, и их ослабление есть дело божье, которое исполнило его святые вечно справедливые слова: „Какою же мерою мерите, такою и вам отмерится“. Всем соседним народам, и не меньше вашим государствам, хорошо известно, сколько горя претерпел народ русский от своеволия и тиранства поляков, всякого рода насилия, варварства, более всего зверства над ним, лютости, которые превысили меру всякого терпения. Муки и стон народа растоптаны и залиты собственной его кровью. Они, отобравши у него все, что он имел в этой жизни, осмелились затмить и саму надежду на жизнь в будущем через внедрение Унии, которая грозит чистилищами и анафемой. Все миротворчество, трактаты и договоры русского народа с поляками, заключенные и торжественно закрепленные, были ничем иным, как только игра обмана, вероломством и подлым предательством, которые помогали им в их омерзительных намерениях, мщении и убийствах. И народ русский, когда поднимал против поляков оружие, то делал это только лишь для обороны и в крайних случаях, на что все народы во всем мире имеют самые естественные права, никем не отвергаемые. И какая же тут будет справедливость и политика у государств, которые ищут равновесия, претендуя на оборону, а тиранство и преступления не замечают или их оправдывают? Но при всем при том защищать поляков и укреплять их остается в воле тех государств, а приневоливать русский народ к подчинению полякам есть настоящее чудо, несовместимое ни с какими правилами политическими и моральными. Это то же самое, что объединить овец с волками на одном пастбище вопреки самой природе и здравому смыслу. Воевать же за это тем более безрассудно, и значит беззаконно уничтожать народ, что неизбежно заслуживает божьего наказания. Тем-то и думаю я про себя, что в любом случае лучше отдать себя в божьи руки, чем руки человеческие, и на этих убеждениях основывается мое отношение к Польше, которую не стремлюсь ни уничтожить, ни покорить».
Такими, хотя неудовлетворенными, переговорами и избавился на первый случай от послов Хмельницкий, но угрозы монархов и сделанные при том предложения оставили в душе его большое впечатление. Он, будучи самым искренним патриотом своего народа, всегда искал для него благо, после долгой и изнурительной войны покоя, но вместо этого пришла новая напасть. Размышляя о возможных последствиях, когда такая ужасная гроза собралась над родиной, представлял, что если она ударит, то какой нанесет урон, разрушение и опустошение от таких могучих держав, почти ее окружающих. Принять же их предложение считал он за вероломство, подлую трусость и явное преступление, что считается в христианстве смертным грехом, вечно непрощенным.
Эти размышления грызли Хмельницкого такой горькой печалью и грустью, что разбередили его раны от чрезвычайных военных трудов, повседневных хлопот и бессонницы, и не меньше от угнетающей старости. Гетман тяжело заболел, и после долгого страдания понял он, что умирает.
Хмельницкий, почуяв близкую смерть, собрал в Чигирине урядников от войска и товарищество от уважаемых казаков и им, собранным в его доме, сообщил о состоянии нации и всех сопутствующих обстоятельствах. А после, напомнив о предыдущих напастях и тяжких войнах, и что с того получилось, и что они в них так славно и отчаянно сражались и перенесли все невзгоды собственным своим мужеством и согласием между собой, завершил тем, что он, чувствуя близкую смерть свою, с сердечной жалостью оставляет их на произвол судьбы и советует, в случае необходимости, не уповать на мужество и бывшие военные подвиги, а придерживаться всегда общего согласия и братской дружбы, без чего никакое царство не уцелеет и никакое общество устоять не может. «А я, – продолжал Хмельницкой, – благодарю вас и за послушание в войнах, и за свое гетманство! Благодарю за ту честь, какой вы меня почтили, и за то доверие, которое вы ко мне проявили. Возвращаю вам все знаки и клейноды, которые честь и власть гетмана обозначают, и прошу вас извинить меня, если чем я, как человек, перед кем-либо из вас провинился или кого обидел. Намерения мои о всеобщем добре были чистосердечными и правдивыми, и я всего себя посвятил отчизне, не жалея ни здоровья своего, ни самой жизни. Но каждому угодить, то не родился еще никто такой из людей. Поэтому, для всеобщего добра, позвольте еще раз просить вас сделать мне последнюю приятность: изберите себе гетмана при моей жизни, кому я мог бы открыть необходимые тайны и дать советы в управлении. Поскольку в нынешнюю критическую пору необходим гетман умелый и мужественный человек, то я рекомендую вам именно таких: полковников переяславского Тетерю и полтавского Пушкаренка и Генерального писаря Выговского. Из них выберите, кого по всеобщему совету договоритесь».
Урядники и казаки, горько заплакав на слова гетмана, которые так их тронули и поразили, особенно о близкой смерти его и своем сиротстве, громко закричали: «Кого изберем на твое место? И кто достоин оценить отеческие заслуги твои к нам и нашу в тебе потерю? Сын твой Юрий пусть наследует место и честь твою! Он один пусть над нами начальствует, и мы его избираем гетманом. Проклятыми, бессовестными и бессрамными были бы мы, если бы желали вместо него кого-нибудь другого, забыв твои к нам добрые дела и беспримерные для отчизны подвиги». Гетман благодарил урядников и казаков за их доброе к нему отношение, но возражал на избрание его сына, убеждая, что он очень молод, чтобы справиться с такой большой ответственностью и в такое критическое время. «А вы благодарность свою ко мне можете выразить другим способом: пусть сын служит отчизне на другом месте по мере способностей своих и возраста. На гетманство надо избирать человека зрелого и по всем данным способного для такой чести». Собрание, возразив гетману, что молодость его сына можно укрепить хорошими советами и надежными советниками, которых он сам выбрать себе может, решило единогласно, что «лишить его отцовской чести мы никогда не допустим».
Гетман вынужден был согласиться с упрямой настойчивостью собравшихся и, пригласив к себе сына своего Юрия, обратился к собранию: «Вручается он под божью охрану и под вашу опеку, и анафеме предаю того, кто совратит его с пути истинной и сотворит притчею во языцех и посмешищем среди людей! Предаю и его самого, чтобы он не пошел дорогой негодной и отдалился от правды, чести и христианских заповедей. И завещаю ему на всю его жизнь служить отчизне верно и искренне, беречь ее как зеницу ока и пролить за нее всю свою кровь, если будет ей полезна и спасительна! Кроме этой жертвы я больше ничего не требую, и это пусть будет для него постоянным девизом! А вас прошу и заклинаю укрепить его добрыми советами и постоянным мужеством, которое во всем нашем славянском племени издавна является наследственным». После этого гетман вручил сыну военные клейноды и национальную печать со всеми документами и письменными делами, и его, по обычаю, приветствовали и прикрыли флагами и шапками урядники и товарищество казаков. Они провозгласили его гетманом с пальбой из пушек и мушкетов и военной музыкой, которая играла в городе на всех перекрестках и площадях, а в полки и в города выслали гонцов с универсалами. Состоялось это 7 августа 1657 года.
Старый гетман перед своей смертью имел еще совет с урядниками и товариществом, и на нем советниками и опекунами молодого гетмана избрали писаря генерального Виговского и полтавского полковника Пушкаренко, который уже бывал в походах Наказанным гетманом. Старый гетман последний день своей жизни побыл с сыном своим и его советниками несколько часов наедине и умер 15 августа пополудни. Крики и плач челяди гетмана, выстрел из домашней пушки оповестили в городе о смерти гетмана. Войско и народ всякого ранга и положения моментально заполнили дом гетмана и его окружили. Плач и рыдания раздирали воздух, и печаль была повсеместной и непередаваемой, все оплакивали его, как родного отца своего. Все кричали: «Кто теперь прогонит врагов наших и защитит нас от них? Угасло солнце наше, и мы остались в темноте на съедение прожорливых волков!»
Заслуги гетмана Хмельницкого и на самом деле стоили всенародного оплакивания, и таких людей божье провидение только раз в сто лет рождает в человечестве для особых его намерений и назначений. Он, имея ум необычайный, был добродушным и справедливым, в национальных делах искусным политиком, а на войне бесстрашным вождем. Храбрость его равнялась безразличию. Победами своими никогда не чванился, а в неудачах не отчаивался. Терпение его в самых тяжелых трудах и подвигах никогда его не подводили. Голод и жажду, холод и жару сносил с исключительным спокойствием. Отчизну свою и народ так любил, что своим спокойствием, здоровьем и самой жизнью всегда ему жертвовал без наименьших нареканий. Словом сказать, был для своего народа лучшим верховным начальником, а для войска беспримерным вождем.
Похороны гетмана были устроены с большим, но грустным триумфом, со всеми военными и общественными почестями. Тело его в сопровождении многочисленного войска и народа перевезли из Чигирина в его родовое поместье Субботов и там схоронили в монастырской церкви с надписями и эпитафиями. Над гробом был выставлен под балдахином портрет гетмана с такой надписью: