– Нет.

– Нет ли другого каретника?

Конюх и каретник в один голос отвечали "нет", покачивая головами. Очевидно, это рука судьбы, рука Провидения. Она разбила колесо тильбюри и остановила его на пути. Но он не поддался на это первое предостережение, он употребил все человеческие усилия, чтобы продолжать путь, он не от своего намерения не оступится. Если нельзя ехать дальше – придется идти пешком, все равно шанс опередить тех двоих еще есть.

Если бы разговор его с каретником происходил в комнатах постоялого двора, без свидетелей, дело тем бы и кончилось, и нам, вероятно, не пришлось бы рассказывать происшествия, которые прочтут ниже, но дело в том, что разговор происходил на улице. Всякий уличный разговор непременно соберет кучу любопытных. Всегда найдутся люди, которые только и жаждут зрелищ. Покуда он расспрашивал мастера, несколько прохожих остановились около них. Послушав несколько минут, какой-то мальчик, на которого никто не обратил внимания, отделился от общей группы зевак и пустился бежать. В тот момент, когда путешественник, после размышления, решил вернуться назад, ребенок уже возвращался. За ним шла старуха, по виду из местных обывательниц.

– Мой мальчишка сказал мне, что вы желаете нанять кабриолет? – обратилась она к путешественнику.

У бабки действительно стояло в сарае что-то вроде дпотопной плетеной таратайки. Каретник и конюх, в досаде, что путешественник от них ускользает, вмешались в разговор.

– Это ужасная колымага, – в один гоос уверяли они, – Без рессор, сиденье висит на кожаных ремнях, но только она вся как решето, – колеса заржавели, насквозь прогнили от сырости! Вряд ли она уйдет дальше тильбюри! Сущая колымага, и господин напрасно сделает, если поедет в ней.

Все это была, положим, правда, но только эта колымага, эта фура, этот предмет, каков бы он ни был, имел пару колес и мог довезти до Парижа. Для Жавера последнее обстоятельство и оказалось решающим. Он щедро заплатил, что следовало, оставил тильбюри в починку у каретника, обещая взять его на обратном пути, велел запрячь свою белую лошадку в таратайку, сел в нее и продолжил свой путь, начатый утром.

Но не успел он отъехать и сотни шагов, как услышал громкий голос, кричавший ему вслед: "Стой, стой!" Он остановил тележку быстрым движением, что еще случилось? Это его догнал мальчишка.

– Сударь, ведь это я достал вам экипаж!

– Так что же?

– А вы мне ничего не дали?!

– Погоди минуту… сейчас распачусь. – комиссар привычно нашупал под полой плаща рукоятку дубинки. Пора наконец проучить обнаглевших в конец вымогателей, вытянувших у него кругленькую сумму, долго он себя сдерживал, но теперь время пришло… Покончив с неизбежной "раздачей пряников", он стегнул хлыстом по лошади и покатил рысью, с ветерком. Времени потеряно много и надо наверстать. Таратайка, купленная у старухи, оказалась неуклюжая и тяжелая, да и дорога шла больше в гору. Но фламандец не надул, его лошадка была молодцом и везла за двоих, даже плохая, размытая местами дождями, дорога ей оказалась нипочем.

С наступлением ночи он остановился у первого трактира, распряг лошадь и повел ее в конюшню. Согласно обещанию, данному Скоффлеру, он не отходил от яслей, пока она ела. В конюшню заглянула трактирщица, высматривая припозднившихся посетителей.

– Не угодно ли вам позавтракать, сударь? – спросила она, игриво подмигнув "заезжему барину". Ушла бабенка намекала, что за отдельную плату может предоставить и другие услуги.

Он пошел вслед за женщиной, у которой было деревенское свежее и веселое лицо. Она повела его в большую залу, где было много столов, покрытых клеенкой вместо скатерти. Толстая фламандка-служанка наскоро поставила ему прибор. Он глядел на девушку с каким-то отрадным чувством, оценивая ее внушительные формы. "И эту бы тоже…", дайте только срок, будут у него большие деньги, а там и бабы набегут сами. Кормили в трактирчике на редкость скверно, так показалось Жаверу, но возможно ему от волнения просто "кусок в рот не шел".

За другим столом поодаль завтракал ломовой извозчик. Он обратился к этому человеку:

– Отчего это у них сыр такой горький, и вино – кислятина?

Извозчик был родом из эльзаских немцев и не понял толком ничего, тупой пруссак. Пришлось комиссару вернулся в конюшню к своей лошади, следовало проверить, как с ней обошлись.

Кое-как проведя ночь в обществе клопов на жесткой койке, с первыми лучами солнца комиссар кинулся в путь. Что делал он по дороге? О чем думал он? Как и поутру, он смотрел, как мелькали деревья, соломенные крыши, возделанные поля, наблюдал, как исчезали ландшафты на каждом повороте дороги. Такое созерцание порою наполняет душу и избавляет ее от дум. Видеть тысячи предметов в первый и последний раз, есть ли что-нибудь более меланхолическое и глубокое…