Громкий хруст и боль. Дикая боль.

Задыхаясь, Лайнус рухнул на песок. Теперь уже точно не осталось на теле ни единой точки, которая бы ни болела. И запредельная боль вырубила безумие, как предохранитель, защищающий от опасного напряжения. И теперь осталась только одна надежда на спасение.

Надежда на то, что громкий хруст означал перелом ножки болта, а не позвоночника.

Повернуться на спину заняло полчаса. Меньше, конечно, но казалось, что именно столько. Упереться руками и ногами — еще минут десять. Сорок — на то, чтобы запасти в легких жалкие остатки кислорода.

И одно, растянувшееся в вечность, мгновение рвущихся от натуги мышц, истошного крика и раскаленного песка, стремящегося обездвижить, затянуть, остановить, похоронить… Успокоить… Упокоить…

Но хрена лысого! Болт все же переломился, крышку удалось сдвинуть в сторону, и, борясь с песком, выбраться из кургана тоже удалось! Как именно выбирался — память отказывалась сообщать. Но длинные, горящие на солнце царапины на спине и груди, ясно давали понять — отчаянно выбирался. Изо всех сил.

Лайнус сел, привалившись спиной к наполовину занесенной песком стене и засмеялся, хекая, хрюкая и давясь нахлынувшим горячим, но свежим и живительным воздухом. Расплываясь в глазах, из песчаного холма торчала вставшая поперек зеленая деревянная доска, будто надгробный памятник. Над могилой, в которой нет тела.

— Я все-таки сдох! — выл Лайнус. — Слышишь, тварь, твоя взяла, ты меня убила! Не подошел я тебе, чтоб тебя сдуло!

Скажи кто, что еще два дня назад он самостоятельно рвался в Пустошь в поисках приключений, Лайнус искренне назвал бы этого человека психом. Как можно стремиться туда, где тебя ожидала и дождалась-таки смерть в десятках различных вариаций? И, останься во рту хоть капля слюны, плюнул бы, как пить дать, плюнул на раскаленный песок, но целясь в душу проклятой стерве.

— Тварь… — выдохнул Лайнус, прекратив истерить. — Вот же тварь…

Снова разговор с Пустошью… Но уже в других интонациях. Она молчала, будто блудная женщина, но при этом — с гордостью и достоинством, ясно давая понять — муж сам виноват.

Слишком высокого был о себе мнения.

— А на деле — мясо мясом. — Закончил Лайнус вслух. Прикрыл глаза, вздохнул и начал подниматься.

Несколько минут ушло на то, чтобы поймать равновесие, цепляясь за стену. Лайнус оглядел вечное песчаное море, расстилающееся до самого горизонта, отметил неровность на месте выкопанной гранатами воронки, тоскливо вздохнул и поднял ногу для шага. Первого из многих, что приведут либо к смерти, либо к цели.

Но, оказывается, чудеса все же случаются. Совсем не тогда, когда их ждешь и надеешься, а как раз наоборот — когда меньше всего ожидаешь. Случаются. И пугают до икоты.

Когда за спиной раздался страшный вой, организм в момент забыл, что у него все болит. В одну секунду Лайнус оказался за стеной зарытым в бархан. Глаза пристально осматривали…

Огромный. Черный. Пыхтящий.

Скарабей.

Да, Скарабей. Скарабей из города. Аутсайдерский. О котором за эти сутки Лайнус и думать забыл. Да что там, само их существование еще час назад казалось дурным сном.

Но нет, откинулся пандус в задней части машины, покатились затянутые в черные светонакопительные ткани аутсайдеры. И Лайнус почувствовал, как губы растягиваются в глупой ухмылке от уха до уха, вплоть до треска мягких тканей.