— Сорванца, значит, — рассмеялся человек, поднимаясь, — ну хорошо.

Он подошёл к двери кассы, достал из кармана шинели небольшой чёрный ключ и отпер деревянную дверь. Из темной комнаты потянуло гнилью и сыростью, будто старая кошка почила в подвале.

Мерзкая дряхлая рука высунулась из мрака, за ней показалась голова, а затем и всё остальное. Это был большой паук, обтянутый человеческой кожей, что слегка кровоточила и лоскутами свисала в некоторых местах, как подол большого бежевого пальто. Ужасное существо ступало медленно, аккуратно переставляя каждую острую ножку. Старушечья голова со звуком, походящим на хлюпанье резинового сапога в грязи, шевелилась и вертелась в поисках жертвы. Человек указал на рыдающего в углу Митеньку, и монстр, будто воодушевившись, кинулся на беззащитного ребёнка.

Дряхлая рука схватила Митеньку за ногу. Голова старухи откинулась назад, высвободив прятавшуюся под ней пасть, походящую на собачью. Рука забросила туда дрыгающегося, как только что пойманная рыба, мальчишку. Багровые дёсна с еле заметными осколками зубов, как жернова, мололи детское тельце, разбрызгивая тёплую кровь по кожаным креслам, синим стенам и пыльным окнам. Митенька визжал и никак не умирал, надрывая горло в бесконечной муке.

Аня, вжавшаяся в кресло, мечтала потерять сознание, чтобы не видеть этих мучений. Никита, сидящий рядом со скрючившимся Федей, тоже желал лишиться рассудка, лишь бы страшная картина исчезла, растворившись в благоговейном тумане забвения. Дед Митеньки лежал неподвижно и про себя молил Господа о смерти.

Наконец, покончив с ребёнком, чудовище вернуло старушечью голову на место и скрылось во тьме кассы. Человек закрыл за ним дверь и, снова присев посреди зала, начал говорить:

— Время недопонимания прошло, оно должно остаться позади. Моё имя Слурп, я буду вашим…кхе-кхе, кондуктором. На практику вы, уж извините, не попадёте. Автобус часто съезжал с асфальта и в один момент — бум! — он всплеснул руками и улыбнулся. — В кашу, просто в кашу, двое выживших, довольно-таки обидно.

— Где Митька? — прохрипел дед.

— О, не бойся, — успокоил его Слурп, — его не заберут. Просто пойми, выход отсюда немного не в том месте, где был вход. Он очнётся рядом с мёртвым дедом и почти ничего не вспомнит.

Дед протяжно завыл, закрыв лицо руками.

Никита первый догадался, в чём дело. Он сидел, чуть дыша, облизывал влажным языком ледяные губы и тёр друг об друга окоченевшие пальцы. Сквозь мучительную боль от разбивающихся внутри его горла льдинок, парень спросил у человека:

— Где остальные?

— В другом месте, — ответил тот, — что называется — в раю… или куда их там определят. Вы не пугайтесь, вас не в ад забирают, у нас куда лучше. Вам оказана честь служить.

Никита зажмурился, сбросив льдинки с ресниц. Он ещё раз напрягся всем телом и прошептал:

— Кто второй?

— Ах, второй, — во все зубы улыбнулся Слурп, — это куда интереснее. Наша братия, то место, куда вам оказана честь вступить, не может всего того, что может обычный человек. Например, привести новых людей туда, откуда их заберут. Да, мы можем приблизиться к человеческой душе, но чтобы хлебать её, как похлёбку… это уже сложнее. Сначала нужно подстроить аварию, уколоть душу водителя, ухватить шестерых за шкирку и притащить на автостанцию. Но мало иметь свою армию, нужны агенты среди людей… — он посмотрел на Степана Степановича.

Преподаватель единственный не был покрыт инеем и сидел совершенно спокойно на своём кресле. Услышав своё имя, он стыдливо отвёл взгляд.

— Степан… — еле слышно выдавила из себя Аня. Теперь она больше походила на живую ледышку, чем на красивую девушку.

— Своего рода полукровные, — продолжил Слурп. — Людям не понять и половины процессов, происходящих у нас. Мы всегда рядом, но мы фатально далеко, мы летаем вокруг ваших душ, но хлебнуть из них может лишь… — он вдруг умолк и резко повернул голову на окна.

Снаружи в зал ожидания заглядывал большой полупрозрачный глаз.