— И так тоже нравится, да?
— Да… Да, мадам… Кора… Господи…
— То, что мы собираемся сделать сейчас, Нейтан, — несомненно, самое прекрасное Божье творение. Это то, для чего созданы мужчины и женщины, — пообещала она ему, и он не сомневался ни в ее прекрасных словах, ни в ее нежных прикосновениях. — Тебе хорошо?
Ее сосок ещё больше затвердел под его пальцами.
— На что…, - выдавил он, наконец. — На что это будет похоже?
Она улыбнулась, и эта улыбка была обещанием неземного наслаждения.
— Это будет похоже на рай. Будто на мгновение ты стал Богом и можешь управлять всеми звёздами мира, — ответила она, работая рукой всё быстрее.
— О Боже… Так вот, как это…
— Нет, — прошептала она. — Это ещё не всё.
И тут же взяла его в рот. И когда она это сделала, Партридж испытал то, что тогда считал самым близким к религиозному экстазу, который он когда-либо знал в своей юной жизни. Он был уверен, что когда был у нее во рту, а потом скользнул между ее бедер, то увидел лицо Всевышнего.
Шли недели, и он все больше времени проводил с Корой. Он влюбился в нее, хотя она и предостерегала его от этого.
Удовольствие, похоть и мимолетное счастье — все это было частью того, чем она была, чем занималась и кем могла бы стать, но любовь… Нет. Её работе это было так же чуждо, как священнику — кожаный корсет.
Но, несмотря на то, что она говорила, их встречи стали более частыми, и она начала приносить ему подарки. Он был уверен, что Кора тоже влюбилась в него.
Но всё было непросто.
Любовь в любом возрасте подобна огню, пылающему внутри, но любовь в шестнадцать лет подобна наполнению кислотой и серой, которая горит и тлеет, а затем охватывает тебя полностью.
Каждую ночь, когда Кора уводила мужчин наверх, Партридж умирал. Внутри он бушевал и кипел, как разъяренное море, чьи воды были раскаленной добела жидкой сталью. И за последующие недели он умирал десятки и десятки раз.
Что-то должно было произойти. И произошло.
В город из серебряного лагеря в районе Гила-Бенд приехал шахтёр по имени Том Хорсли. Это была его обычная пятничная ночная пьянка. Пятничный ночной трах. И, возможно, самое главное — его пятничный ночной бой.
Трезвый, Хорсли был застенчивым и замкнутым человеком. Но с пузом, полным виски, он становился самим Дьяволом. Жестоким. Вспыльчивым. Он обижался на самые незначительные проступки, и в большинстве своём — на воображаемые им самим.
По ночам в пятницы он либо получал хорошую взбучку сам, либо мял бока свои оппонентам. Не одну ночь он провёл в камерах Чимни-Флэтс, после того, как врач сшивал его по кускам.