– Вообще-то, это называется бунт… Знаешь такое слово?

– Бунт, – отозвался Грегори, пытаясь понять. – Почему?

– Потому, – сказал Ру. – Потому что все знают, что Бога нельзя вынудить, но, при этом, все, почему-то, заняты именно этим…Ты ведь и сам идешь в монастырь для того, чтобы заставить Бога простить твоего брата, как будто Он сам не знает, кого и когда ему лучше прощать… Вот это и называется – бунт.

– Почему?

На лице Грегори появилась вдруг какое-то растерянное выражение.

– Потому что ты идешь в монастырь, чтобы принудить Бога сделать то, что ты хочешь. Вместе со всеми этими монахами, православными и католиками, которые только тем и занимались всю жизнь, что пытались вынудить Бога, чтобы Он сделал так, как они считают нужным.

– Это мой долг, – сказал Грегори, с тревогой глядя на Ру. Губы его беззвучно шевелились, словно он читал молитву или пытался вспомнить что-то забытое.

– Иногда мне кажется, что я нахожусь в сумасшедшем доме, – вполголоса сказал Феликс.

– Ты находишься в Лимбе, – утешил его Левушка.

– Я так и думал, – Феликс пожал плечами. Потом он сказал:

– Может, все-таки нальете?

– И мне, – протянула свой бокал Ольга.

– Мне кажется, тебе достаточно, – сказала Анна.

– Это с какой стороны посмотреть.

– С обоих.

– Я вижу, что с взаимопониманием у вас все в порядке, – сказал Ру.

– Еще как, – подтвердила Анна.

– Значит, – сказал, наконец, Грегори, морща лоб и продолжая смотреть на Ру. – Значит…

Было видно, что какая-то еще не отчетливая, но уже тревожная мысль пытается выразить себя с помощью тех немногих слов, которые он знал.

– Значит, – сказал он, смешно морща лоб, – надо пойти в монастырь… Так?.. Потому что надо молиться о брате… А с другой сторона, туда нельзя ходить, потому что… потому что Бог сам знает, что… Да?