Там, я знаю, гудит раскалившаяся печка, булькает крепчайший бульон из лосиной грудинки в огромной «артельной» кастрюле. Из носика такого же большого как кастрюля, чайника вырывается султан пара. Под потолком около печки на жердине сушатся рукавицы, носки, портянки, телогрейки. На нарах и возле столика у заледенелого оконца – мужики. Кто курит, кто прихлёбывает крепчайший чаёк, а кто храпит уже в самом тёмном углу.
Я предвкушаю, как ввалюсь туда, и сразу начнутся подначки: «А где же лось-то? Вроде бы стрелял, слышно было! Да бросьте, ребята, он же с пяти шагов по зверю не попадёт!» Но я на них ноль внимания. Спокойно, не торопясь, буду отдирать солоноватые льдинки с усов и бороды, потому что та жирная лосиха, которую я завалил сегодня, лежит разобранная «на запчасти» всего в трёх километрах от избушки, а в рюкзачке у порога отличнейшая грудинка, печёнка и вырезка. Я выжду паузу и как бы невзначай брошу: «Ну, вот что, хватит базлать, мужики! Пошёл бы кто грудинку порубил, а то, глядишь, утром и заправиться нечем будет, в кастрюле-то, поди, пусто!»
Вот это находка
Февраль – месяц глубоких снегов. Ещё будут снегопады, будут морозы и метели, прибавится снеговой глубины и в марте, но уже с февраля снега начинают оседать, уплотняться. Лыжи теперь, когда бредёшь целиной, не по лыжне, уже не так тонут в снегу, как в начале зимы. В то время снег постоянно растёт и бывает так убрóдно, что хоть и на лыжах широких, охотничьих, вязнешь порой выше колена, то есть идёшь по снегу, как через речку вброд.
Уже месяц с лишним как миновал солнцеворот, но зима ещё лютует вовсю. Однако вдруг в середине дня, где-нибудь в затишкé почувствуешь ласковое прикосновение солнечного луча к щеке и поймёшь – всё! Зима к концу, весна не за горами. Что-то вдруг ломается в природе. Тянет южный ветерок, немного теплеет. Радостно становится на душе – надоели длинные ночи и сизые сумерки. Прибавка дня уже есть.
Первыми это замечают птицы. Большая синица, желтогрудая, с белыми щёчками и чёрной шапочкой, запевает свою бодрую песенку: «Ци-тэ! Ци-тэ! Весна, приди! Весна, приди!» Большой пёстрый дятел начинает барабанить – за километр услышишь. Налетают откуда-то клесты-еловики большими стаями. И косачи начинают понемногу ворковать. В это время они уже подольше сидят на деревьях.
В один из таких дней увидели мы с Володей стайку тетеревов. Они расселись на берёзах посреди старой большой вырубки. Так просто не подойти – нет прикрытия. Решили действовать загоном. Бросили жребий – выпало Володе идти в загон, чтобы нагнать на меня эту стайку. Значит, ждать не меньше получаса.
Сбросил я с пенька снег, подложил под себя рукавицы – благо день безветренный и не очень морозный – уселся и стал наблюдать за косачами в бинокль. До них было метров триста.
Что за денёк! Солнышко, хоть и склонилось уже к западу, не просто светит, а блестит, сверкает. Так блестят глаза улыбающегося человека. Тишина!
На мне белый маскировочный костюм, и я похож на ёлочку, до макушки заваленную снегом.
Тетеревам, которые развесились по берёзам, словно груши, этот ясный февральский денёк тоже, видно, по нраву. Слышно, как черныши-петухи пробуют голос – урру-гу! урру-гу! Март не так уж и далёк. В бинокль хорошо видно, как иногда сверкнёт на солнце красная полоска брови. Стройненькие тетёрки тянутся к серёжкам, качаются, аккуратно перехватывают пальцами тоненькие веточки.
Округлые очертания тетеревов вдруг разом становятся другими. Где беспечность и расслабленность? Птицы словно уменьшились, стали стройнее, повытягивали шеи и повернули головки в одну сторону. Значит, увидели Володю.
Теперь его задача стронуть косачей так, чтобы они полетели через меня. Я не сомневаюсь, что так оно и будет – Володя охотник опытный. Однако высший класс – пугнуть их так осторожно, чтобы они полетели не все разом, а отдельными партиями. Но в этой компании, что развесилась там, на берёзах, всего девять птиц, и такой номер у нас не пройдёт. Они полетят наверняка все вместе.
Я готов их встретить.
Вот, наконец, стайка срывается и летит, чуть снизившись, прямо на меня. Молодец Володя! Один крупный косач немного поотстал и старается догнать своих. Вот бы его свалить!
Тетерева налетают, усиленно работая крыльями, изредка планируют, подогнув их книзу. Видно, что птицы особенно не торопятся.
Сверкание белых подкрылий уже рядом, я вскакиваю с пенька, а стайка начинает разваливаться. Стреляю чуть впереди клюва ближайшего ко мне косача, и он большой чёрной каплей ныряет за мелкие ёлочки в снег. Тут же поворачиваю стволы к тому, отставшему. Он мчится прямо на меня, словно уверен в своей неуязвимости. И я дрогнул! Всего в полутора десятках метров я позорно по нему мажу. Шорох его крыльев проносится надо мной туда, куда умчалась вся стайка.
Да! Мазанул, а могло быть каждому по трофею!
Ну да ладно, бывает. Иду за первым. Место замечено, но добычи там нет. Что такое? Внимательно проверяю, осматриваю каждую ёлочку. Они не выше пояса. Тетерева нет, словно он сквозь снег провалился. Я понимаю, что так оно и есть, что он где-то здесь, под снегом. Но должен же быть след от его падения! Но следа этого нет как нет. Возвращаюсь на то место, откуда стрелял, проверяю все ориентиры и снова иду в направлении замеченной ёлочки. Обхожу всё вокруг. Ничего! Только чистая снежная пелена!
Подходит, шоркая лыжами, Володя. Я пытаюсь ему всё объяснить – и как сбил первого косача и как мазанул по второму (ну, извини, дружище!), но вижу по володиному лицу, что он не верит. Давай, мол, ври дальше, небось, по обоим пропуделял.