– К тому, – Март нахмурился и чуть заерзал, настораживая меня, – что я здесь в Некке со всем торгашским караваном не просто так оказался. Проблемы в пути кой-какие возникли, Сонька.

– Что? Какие проблемы?

Дверь резко распахнулась, являя нам побратимов. И видок у них был такой, что я зависла.

Разбитые лица, заплывшие глаза, треснувшие губы, окровавленные, в драной одежде и с всклокоченными волосами с застрявшим в них всяким мусором. Господи, такое впечатление, что их полдня в бетономешалке с мусором и камнями крутило.

– Охренеть можно, – пробормотала я в то время, как Март хохотнул, получив подтверждение своим словам.

Он что-то сказал, но до моего сознания ничего не дошло. Я смотрела ошарашенно, медленно переводя взгляд с одного измордованного мужчины на другого и чувствуя, что вскипаю. Ну что за гады они такие проклятущие! Вот как их таких ненавидеть теперь? Да как смеют они вызывать во мне эту боль-созвучие и сожаление? У меня же все от зубов до кончиков пальцев потянуло от осознания, как им должно быть хреново сейчас со всеми этими побоями. Сволочи такие! Нарочно что ли?

– Мне вас не жаль! – рявкнула, оказавшись перед ними не помню и как. – Вообще ни капли! Так вам, брехунам и бесчувственным бревнам, и надо! Могла бы – сама еще хуже отметелила бы!

– Справедливо, – как-то почти легкомысленно пожал голыми плечами оборотень. А Рэй и вовсе промолчал. Пялился на меня пристально снова. От глаз одни щели опухшие остались, но от этого только хуже. Пялится – целится. Что за манера эта дурацкая – так смотреть, а? Как на куски рвет и жрет глазами. И не поймешь по роже его непроницаемой, теперь еще и разукрашенной, что он чувствует. Он вообще хоть что-то чувствует?

– Ты… – я остановилась перед ним. – Ты просто гнусный подонок! И козлище эпичный! И мудачина махровый! Эгоистичный потребитель! Да что б ты…

– Стопэ-э-э-э! – Март сцапал меня за талию и оттащил от полукровки. – Не устраивай эти разборки вдатой, Сон. Будешь жалеть потом.

– О чем мне жалеть?

– О том, что трезвой ты бы его расхреначила словами гораздо виртуознее, например, – фыркнул он мне на ухо.

– Ты сейчас в одной секунде от того, чтобы лишиться твоих поганых лап вместе с башкой, – процедил рыжему Рунт, набычиваясь.

– Да пофиг на виртуозность! Мне не о чем с ним разговаривать! Никакого, блин, разговора, понятно? – не была готова сразу успокоиться я. – Он уже высказался на все сто. Так что говорить тут только мое право!

– Признаю, – сухо кивнул Рэй и уставился мне в глаза. Вцепился в меня визуально, не позволяя вырваться. И что-то случилось.

Забухало-затрепетало сердце, подвеска, подаренная Рунтом, задрожала с ним в унисон, воздух затвердел, не пролезая в легкие, а вот ледяная непрошибаемость Рэя будто пошла миллионом трещин, исчезая в единое мгновение.

Бабах! – и лед стал кипятком. Таким же безжалостно обжигающим. Из одной крайности в другую, без всякой подготовки или полутонов. Его взгляд вдруг стал излучать столько же эмоций бешеной интенсивности, насколько прежде был нечитаемо-запертым. Мне почудилось, что они буквально сшибли меня с ног, прорвались в сотне мест души насквозь, обратив ее защиту в бесполезное решето и затопили… утопили в себе даже.

– Нет! – хрипнула я, отступая и натыкаясь на Мартина. – Нет-нет-нет! Не смей! Я не принимаю это! Не после того, что ты сказал и сделал.

– Не принимай, – не отводя размазывающего меня по нему взгляда, ответил полукровка. – Но ничего уже не поменяется.

– А давайте выпьем, а? – подал голос Март, спасая меня, вытаскивая из бушующего потока. – Раз пока мне не нужно пытаться вас убить, потому как Сон против, то предлагаю вместе прибухнуть и поговорить. Познакомимся ближе и заодно поболтаем кой о каких странностях в этой вашей Пустоши.