— Ты права. Вот почему твои щеки окрасились в такой прекрасный розовый оттенок, а грудь поднимается и опускается так быстро… как у колибри.

Она закрывает глаза, когда костяшкой пальца я касаюсь ее нижней губы.

— Скажи мне, чтобы я перестал с тобой так разговаривать. Сейчас же.

Она молчит. Распахивает ресницы и смотрит мне прямо в глаза, когда наклоняет подбородок, предоставляя беспрепятственный доступ к своим губам.

Я понимаю, что для нее это в новинку. Возможно, с этими мыслями и желаниями она еще не смирилась, а возможно, я уже достаточно на нее надавил. Но потом вспоминаю все те дни, когда искал ее по всему университету, тосковал по этой девушке, которая сейчас передо мной, такая нетерпеливая и желающая. И все же я отступаю назад, к самой двери. Отпираю ее и даю ей более чем достаточно места, чтобы уйти.

Мгновение она стоит неподвижно, без сомнения, обдумывая свой следующий шаг, а затем подходит ближе, нерешительными шагами приближаясь к двери. Я пытаюсь не дать разочарованию захлестнуть меня, но невозможно не чувствовать надвигающуюся потерю. Затем рукой тянется к дверной ручке, и, к моему удивлению, она вновь закрывает замок.

После сделанного она не двигается с места, как будто этот маленький поступок отнимает у нее все мужество. Ее сумочка по-прежнему зажата в руке, а глаза устремлены в пол. Она сглатывает, и я протягиваю руку, чтобы коснуться ее подбородка, поворачивая ее лицо так, чтобы Эмелия была вынуждена посмотреть на меня.

— Скажи мне правду. Тебе понравилось сидеть на стуле, Эмелия? Перед классом? У моих ног?

Она отводит взгляд, как будто смущена, но я беру ее за подбородок и быстро возвращаю ее взгляд к своему. Она кивает только один раз.

Я отпускаю ее и прижимаю к себе. И лишь частично скрываю ее отражение в зеркале.

Минуту я наслаждаюсь ощущением того, как она прижимается ко мне. Смотрю в ее страстные глаза и на наряд школьницы. Мне не нравится. Если бы я мог, то раздел бы ее.

Я хочу прикоснуться к ней, но не могу.

Хочу поцеловать ее, но… черт.

Беру ее за руку, в которой она держит сумочку, и заставляю разжать пальцы. Сумочка падает на пол, но мне все равно. Взяв ее руку, опускаю на бедро, чуть ниже подола ее маленькой плиссированной юбки.

— Я не прикоснусь к тебе, малышка. Тебе придется сделать это самостоятельно.

Она дрожит, и я едва сдерживаю желание подойти ближе и прижать ее к жесткой металлической двери. Пытаюсь понять, как переступить черту нравственности, погрузиться в мутные серые воды и выйти чистым.

Затем расправляю свою большую ладонь так, что она почти полностью накрывает ее, и делаю паузу, давая ей привыкнуть к этой мысли. С ее стороны не должно быть никаких сомнений по поводу того, что сейчас произойдет.

Кто-то говорит прямо по ту сторону двери, и Эмелия дергается. Я сдерживаю улыбку.

Она мне нравится такой — на взводе, дрожащая, нервная.

У нас не так много времени. В конце концов, руководство разозлится из-за того, что мы отсиживаемся в одном из туалетов. Или, что еще хуже, здравый смысл победит.