Она кладет помаду обратно в сумочку и застегивает молнию.

— Я и не подозревала, что могу ненавидеть вас больше, чем уже ненавижу.

— Твое мнение не имеет значения, Эмелия. Ты моя ученица. Ребенок.

С таким же успехом я мог бы назвать ее незначительной.

— И все же вы стоите и смотрите, как я крашу губы. Разве так можно смотреть на свою ученицу? — когда я не отвечаю, она надменно продолжает. — И вообще, почему вы все еще здесь? Неужели ваш вечер проходит не так, как вы планировали? Боитесь, что в конечном итоге окажетесь в постели с этой скучной блондинкой, мечтая, чтобы вместо нее был кто-нибудь другой?

Наши глаза встречаются в зеркале, и ее губы расплываются в дерзкой ухмылке.

Хмм.

Может быть, ей не помешает небольшой урок.

Я вхожу в туалет и позволяю двери с грохотом закрыться за мной. Замок защелкивается одним движением пальцев, и ее уверенный фасад рушится. Я вижу, как дрожит ее тело, когда подхожу.

— Я бы поверил в то, что ты разыгрываешь, если бы не чувствовал запаха алкоголя в твоем дыхании, если бы не знал, какая ты на самом деле. Я видел тебя, изучал… и не только, когда ты была в моем классе. Знаю, что это не ты. Ты послушная малышка, Эмелия. И едва можешь смотреть мне в глаза, когда мы разговариваем. В моем кабинете во вторник, когда я делал тебе выговор, ты дрожала как осиновый лист.

Что-то вспыхивает в ее взгляде. Это похоже на признание какой-то скрытой части ее личности, которая нуждается в этом так же, как и я.

Именно это подстегивает меня, побуждает к полной откровенности.

— Я знаю, что ты следуешь правилам, не высовываешься и пытаешься раствориться в толпе. Знаю, ты не пытаешься отвлекать меня на уроке, но ничего не поделаешь.

В ней нарастает гнев, но она молчит, не убегает. Знаю, она хочет, чтобы я продолжал, поэтому подхожу достаточно близко, чтобы уловить ее аромат. Да, в воздухе между нами витает запах алкоголя, но есть и ее шампунь, та женственная сладость, которую она оставила у меня в кабинете на днях.

Не могу удержаться и дотрагиваюсь до нее, лишь нежно проведя пальцем по ее щеке, признавая что-то темное и извращенное.

— Я заставил тебя выйти перед классом и сесть на этот стул, чтобы наказать нас обоих. Я хотел, чтобы ты была у меня под рукой, совершенно неприкосновенная, поэтому выставил тебя на всеобщее обозрение, потому что знал, что тебе это понравится.

— Нет, — настаивает она, но наклоняется навстречу моим прикосновениям.

— Эмелия, — упрекаю я. — Ты надела это платье на мой урок, это гребаное кукольное платье, в котором выглядела, как игрушка. Я думал о тебе в этом платье всю дорогу домой. Лежа в постели той ночью, и не мог остановиться. Я должен был облегчить свои страдания.

— Это домогательство, — говорит она, но голос звучит слабо.

Я медленно скольжу пальцем по ее подбородку, провожая движение взглядом.