Сразу же направляюсь в свою комнату и кладу ее на кровать. Убедившись, что она не откатится в сторону, беру футболку из шкафа и начинаю раздевать ее. От одежды, в которой она была в баре, пахнет алкоголем и дымом. Раздеваю ее так уважительно, как только могу, двигаясь и прикасаясь к ней, как родитель, ухаживающий за ребенком, а не как любовник, соблазняющий женщину. Я не задерживаюсь на ее теле. После того как заканчиваю стаскивать платье, выбрасываю его в коридор. Затем надеваю ей через голову одну из своих футболок.

— Эмелия? — спрашиваю я, с любопытством ожидая, не зашевелится ли она.

В идеале надо было бы дать ей попить воды, но она не двигается.

Достаю из ванной мусорное ведро и ставлю его на пол рядом с кроватью, а затем осторожно переворачиваю ее на бок, чтобы убедиться, что она в безопасности. Cажусь на кровать позади нее, прислонившись к изголовью, и смотрю, как она спит. Когда она кажется слишком неподвижной, я протягиваю руку и проверяю пульс у нее на шее. Каждый раз он нормальный. Я беспокоюсь по пустякам.

Если я и сплю, то короткими перерывами. Большую часть ночи провожу на вахте. Парень из Сент-Джонса, на несколько классов старше меня, задохнулся собственной рвотой после обильной ночной попойки. Это было предупреждение, и я прислушиваюсь сейчас к Эмелии.

Она несколько раз вздрагивает, но в остальном крепко спит до десяти утра. Я пью уже вторую чашку кофе, работая на ноутбуке в углу комнаты, когда она стонет и садится.

Наблюдаю, как она приходит в себя. Больно видеть, как она морщится, а потом прикрывает глаза от утреннего света.

— Рядом с кроватью есть лекарство.

Мой голос заставляет ее подпрыгнуть, как будто она не уверена, где она и с кем.

— И вода. Пей маленькими глотками, пока не почувствуешь, что желудок нормально работает.

— Спасибо, — говорит она скрипучим и слабым голосом.

Не теряя времени, она запивает таблетку, а затем перекидывает ноги, хватается за край и остается там, зависнув.

Ее взгляд устремлен в пол. На меня она по-прежнему не смотрит.

Ее каштановые волосы растрепаны, макияж размазан, губы потрескались. Моя футболка едва доходит до верха ее бедер, ее длинные ноги свисают с края матраса. На правой голени — синяк.

— Мне стыдно, — говорит она, не отрывая взгляда от пола.

— Не стоит.

Она колеблется, прежде чем признаться.

— Не помню, чтобы вы приходили за мной в бар.

По ее шее пробегает румянец.

Не сразу понимаю, что сжимающая мою грудь эмоция — это гнев.