— Это кощунство!
Сначала Тата тщательно протерла мою кожу португальской водой, чтобы избавить меня от отвратительного табачного запаха, а потом долго убаюкивала и пела свою грустную голубую колыбельную.
Детская память навсегда запечатлела слова, которые Тата Мерседес возмущенно произнесла в тот вечер, обращаясь к бородатому:
— Подумать только! Предлагать ребенку идол в собственном образе! Вы не нашли ничего более подходящего для подарка?
То же самое Тата повторила на следующее утро в разговоре с Чучей. Кухарка ей ответила:
— Сколько раз я просила мадам Натику, чтобы она не впускала в дом этого дьявола! Он мне сразу не понравился.
Несколько дней телевизор без умолку кричал:
— К расстрелу! К расстрелу!
Люди были в ярости. Возле стены стоял какой-то человек со связанными руками. На глазах у него была повязка. На белой рубашке человека расплывались красные пятна. Человек медленно падал на землю. В него стреляли из тех палок, которые были в руках у бородатых в день их вступления в Гавану. Эти палки умели говорить, но говорили они почему-то всегда одни и те же слова: «Та-та-та!». То, что показывали по телевизору, называлось казнью. Я смотрела на это, и мне становилось очень грустно.
За проведение казни отвечали два господина. Одного из них, постоянно хмурящего брови, звали Че. А другого, маленького китайца, похожего на торговца бакалейными товарами, звали Рауль. Оба господина были невысокого роста. Рауль был братом человека по имени Фидель Вива Фидель.
Папа Орландо стал как-то стираться в моей памяти. Я помню лишь его улыбку. Она давно существует сама по себе, словно улыбка чеширского кота.
Богиня Медицина вынуждена была закрыть свой храм консультаций, потому что бородатые почему-то запретили врачам ремонтировать сердца в своих собственных мастерских. Это теперь называлось частным предпринимательством, и заниматься этим, как прежде, не разрешалось. Запрещено было также продавать на улице рубашки. Я сама видела, как возле нашего дома полицейские арестовали продавца рубашек. Теперь я никогда не выходила с Татой в старый город, чтобы там, под арками, купить засахаренных цыплят, свежих фруктов или мороженого. Теперь ничего этого не было, потому что и цыплята, и фрукты, и мороженое превратились вдруг в частное предпринимательство. В эти невеселые дни у доктора Орландо стали трястись руки: он вдруг все потерял. Даже сердце Феи больше ему не принадлежало.
А глаза моей старшей сестры Натали становились еще больше от горя, потому что от печали и безответной любви к маме Нати умирал ее папа Орландо.
Во время нашей последней встречи он дал мне ключ:
— Возьми это и перестань плакать. Это ключ от комнаты с лампами, где спит мадам Медицина. Заботься о ней, и, быть может, настанет день, когда эта дама вновь проснется.
В это время Фидель часто появлялся в нашем доме. Он всегда приходил рано утром. За несколько секунд до его появления раздавались звуки тормозящих джипов, а затем был слышен шум его шагов. Иногда он приходил один, иногда — в сопровождении Грустной Бороды или Рыжей Бороды.
Тата не любила открывать дверь Фиделю. А когда ей приходилось доставать меня из кроватки и нести в салон, моя черная ванильно-коричная статуя недовольно ворчала.
Фидель очень плохо вел себя с Чучей, Феей Натикой и Татой Мерседес. И это мне не нравилось. Но именно Фидель, и никто другой, выиграл схватку с тираном Батистой, этим страшным демоном. Он, как Святой Георгий, победил дракона.
Лицо Батисты всегда было покрыто волдырями. А жена этого тирана, наверное, почти всегда была беременна. А может быть, она постепенно превращалась в гигантское существо.
— Теперь, когда Батиста сбежал, его мерзкие полицейские ищейки больше не явятся к нам ночью с обыском, — говорила Натали.