– Вы, кажется, одна из этих, из активисток леди Тедбери, – сказал он.
– Да, ваша светлость.
– И что же привело вас к ним?
Аннабель чувствовала его интерес, отнюдь не поддельный. Капли пота выступили у нее на спине. Какая досада! Сейчас, когда у нее есть шанс повлиять на врага, она, как назло, была совершенно не в форме.
– Я женщина, – ответила она. – Вполне естественно, что права женщин мне небезразличны.
Монтгомери удивленно пожал одним плечом, совершенно по-галльски.
– Большинство женщин даже не задумывается о каких-то правах, – сказал он. – Ну а вам-то лично какая разница, будет ли изменен Закон о собственности 1870 года или нет?
Опять эта заносчивость и бесцеремонность! Герцог прекрасно понимал, что у нее нет никакой собственности, которую она могла бы потерять, выйдя замуж, и, следовательно, нет права голоса, которого можно было бы лишиться. Высокомерие Монтгомери особенно раздражало, когда в словах герцога была доля истины.
Аннабель облизала пересохшие губы.
– Кроме того, я согласна с этикой Аристотеля, – сказала она, – а он считал, что стремление к общему благу имеет бо́льшую ценность, чем к личному.
– Отчего же тогда во времена Аристотеля у греческих женщин не было права голоса? – произнес он, и на его губах мелькнула тень улыбки. Он будто получал удовольствие, ставя ее в тупик.
Насмешливый блеск в его глазах сделал ее безрассудной.
– Древние греки просто забыли включить права женщин в общее благо. Небольшое упущение, в истории такое случается сплошь и рядом.
Монтгомери кивнул.
– Ну а как вы относитесь к тому, что мужчины, не имеющие собственности, тоже не могут голосовать?
Он
В голове Аннабель будто стучал огромный молот, в висках пульсировала боль. Но ведь она наедине с герцогом, у нее есть возможность на него повлиять. Она должна, должна попытаться.
– Возможно, больше равенства необходимо и для мужчин, ваша светлость.