— Эй? — Я открываю дверь так тихо, как только могу, но рельсы ржавые и забиты песком, комбинация издает скрежещущий звук высокого тона. Парень на диване не шевелится. — Нам придется самим найти туалет, — шепчу я. — Если кто-нибудь нас увидит, скажем, что мы с Иисусом.
Куинн фыркает от того, как это звучит.
Мы на цыпочках проходим через дом, стараясь не издать ни звука, что невозможно в шлепанцах. Здесь чище, чем я ожидала, когда в одном доме живет столько людей. Стены, обшитые деревянными панелями, немного старят дом, но вместе с плетеной мебелью и декором в виде досок для серфинга он имеет старую гавайскую атмосферу, которая каким-то образом умудряется быть вне времени. Единственная часть дома, которая, кажется, не вписывается в декор фильма Элвиса, это несколько гобеленов, висящих в разных местах, с логотипом с черепом и скрещенным досками для серфинга, который был на рубашке Джейка вчера.
Я нахожу коридор, думая, что это идеальное место для ванной комнаты. К сожалению, все двери закрыты.
— Может, нам стоит подняться наверх, — говорит Куинн, когда мы с ужасом смотрим на лестницу.
— Хорошая идея.
Мы взбегаем по лестнице и идем от двери к двери, проверяя каждую ручку, первые две заперты, пока, наконец, одна не открывается. Я заглядываю внутрь и вижу полноразмерную кровать со спящей парой, обнаженной по пояс и запутавшейся в темно-серых простынях. Я медленно отступаю назад.
— Спальня.
Следующая дверь не заперта. Пустая, и я замечаю занавеску для душа.
— Ванная.
— Ура. — Куинн беззвучно хлопает в ладоши.
— Потерялись? — ворчит глубокий голос у нас за спиной.
Мы обе вздрагиваем, а Куинн издает пронзительный писк.
Высокая темная фигура возвышается над нами, его габариты загораживают вход в коридор — наше единственное спасение. Он включает свет в коридоре.
Я выдыхаю с облегчением.
Грант, в одних шортах и с самодовольной ухмылкой.
Я открыто пялюсь на его мускулистый торс, который сужается к узким бедрам, и… его шорты расшнурованы, из-за чего виднеются грубые золотистые волосы, которые исчезают за ширинкой.
Куинн шепчет изумленное проклятие, в котором чувствуется благоговение.
Я заставляю себя посмотреть парню в глаза, и в голубых глубинах искрится юмор.
— Прости, мы просто искали туалет.