Но та уже быстро шагает к Дрейку, который, приплясывая, повторяет:

– Хочу пи-пи, хочу пи-пи!

Фиона начинает снимать с сына многочисленные слои одежды, а я смотрю и диву даюсь: до сих пор не верится, что моя сестра стала матерью. Она всегда твердила, что ни брак, ни дети ей не нужны – и тем не менее вот она, примерная жена и мать.

Я медленно отворачиваюсь, охваченная воспоминаниями. В детстве нам безумно нравился шторм; во время корнуоллских каникул в ненастные, ветреные дни мы сидели в автофургоне и слушали грозный рокот огромных валов, наскакивающих на берег. Когда волнение утихало, мы с Фионой выходили на охоту за сокровищами: занятными корягами и прочим разномастным добром, вычерпнутым с морского дна. Однажды осенью сестре попалась закрытая жестяная банка с японской этикеткой. Она с благоговением принесла ее в фургон и водрузила, точно вазу, на стол. Несколько часов мы гадали о ее возможном содержимом. Нас будоражила экзотичность находки – наглядное свидетельство того, что океан объединяет континенты.

Без лишних церемоний, с сосредоточенно сведенными бровями, Фиона вскрыла загадочную банку, заглянула внутрь и, зажав рот ладонью, отпрыгнула назад.

– Фу, гадость! – воскликнула она сквозь пальцы.

Следом заглянула я: там поблескивало нечто студенистое, моллюскообразное, слизкое, покрытое солью. Я вывалила странную массу в миску, чтобы рассмотреть получше, даже подцепила кусочек зубочисткой и вынесла на свет. Сестра тем временем твердила, что надо немедленно это выбросить, а когда я понесла непонятные останки к двери, наигранно затряслась от омерзения. На выходе случился казус. То ли ветер качнул дверь, то ли я не рассчитала расстояние – помню лишь одно: толчок, миска качается, и воняющая рыбой жижа выплескивается Фионе на ноги, стекая прямо под язычок ее новеньких вишневых «мартинсов».

Ну и вой тогда поднялся! Настоящая шекспировская трагедия со сбрасыванием ботинок, обвинениями и криками, что я нарочно. Ни тысячи извинений, ни мытье обуви не помогло – Фиона ходила мрачнее тучи. Ровно до того момента, пока я не надела свои резиновые сапожки, набитые, как оказалось, консервированным тунцом. Пока мать отчитывала сестру, та одарила меня самодовольной улыбкой, будто говоря: «Вот тебе!»

Воспоминания прерывает телефонный звонок. Редактор. Искушение дождаться переадресации на голосовую почту велико, но я пересиливаю себя и в последний момент беру трубку.

– Эль, – отрывистым голосом говорит Джейн, – у тебя все в порядке? Мне только что звонил редактор журнала «Ред». Ты не пришла на интервью.

Какое интервью? Меня бросает в жар. То, что должно быть назначено интервью, я помню, но то, что оно назначено на сегодня…

– Я думала, ты предупредишь меня по почте.

– Я предупредила. На прошлой неделе.

Не помню, чтобы видела письмо от Джейн.

– Прости, я ничего не получила.

Повисает пауза.

– Эль, ты даже ответила. Сказала, ждешь не дождешься.

Правда? Перед глазами всплывает лента писем, забивших мой ящик за последние недели, многие из которых требовали ответов. Действительно, как-то в разгар бессонной ночи я энергично принялась их просматривать. Наверное, ответила на автопилоте, а в ежедневник не внесла.

– Прости, Джейн. Я все напутала. Это из-за рукописи, только о ней и думаю. Я свяжусь с редакцией журнала и принесу извинения.

– Да уж, пожалуйста…