И, пока он изучал блестяще-искрящимися глазами материалы, то краем единственно функционирующего уха уловил знакомые гулкие, шаркающие шаги Данилы, идущего скованной походкой по коридору.

Варфоломей предупредительно шагнул в сторону, протянул руку и с жестким, сильным нажимом опустил щелкнувшую ручку, открыл дверь внутрь, впуская в помрачневшее помещение ярко-белый свет и тень Данилы.

– Не стой, – сказал Ламасов, – войди и сядь.

– Ишь, командир, – Данила запер дверь, звучно прошел по паркету, снимая на ходу куртку и прилаживая на вешалку.

Ламасов удовлетворительно покачал головой:

– Видеозапись Романова, конечно, интересная.

– Кто это? – поинтересовался Данила, указывая пальцем на экран.

– Убийца Ефремова, – категорически ответил Ламасов.

– Шутишь… или серьезно? Вот, как на ладони – и убийца?

– Он самый, убийца Ефремова… но материал дает маловато примет для опознания, – огорченно причмокнул Ламасов.

– А откуда уверенность, что именно это убийца?

– Ну, я логически рассудил, что невиновному человеку в переулок как ошалелому черту нырять нужды нет, когда двое других, например, более неприметные пути отступления предпочли, – Ламасов вычертил пальцем в воздухе рисунок, соответствующий изображенной им же на доске схеме, – вот, по меньшей мере трое неизвестных покинули подъезд дома, где жил Ефремов. Первый приблизительно в девять вечера, второй спустя пять-семь минут, а третий – сразу после него. Я рассудил, что третий – маловероятно убийца Ефремова, а вот второй либо перепугался до беспамятства, увидев труп, либо же сам Ефремова укокошил. Но выпавшие нам карты сколько угодно перетасовывать можно, а правду – ее так просто не добыть, потому-то я никого из троицы со счетов не сбрасываю. Однако, если опираться на свидетельства Акстафоя, то именно стрелявший был тем, кто выбежал из дома. Но кто третий?..

Данила выслушал Ламасова и оглядел кабинет, в котором уже семь лет не появлялся – взгляд его остановился на кошке.

– Бог ты мой, – с отвращением отвернулся Данила, – ты что-ж… ой, не терплю я эту породу мерзкую, голохвостую!

Варфоломей удивился:

– У меня чувствительность к шерсти, контактной аллергией, это, кажется, зовется, – напомнил он.

– Ну, друг мой, это твое смирение объясняет – а я вот, хоть убей, не терплю их, они же какие-то бесплодные, бесполые, бесчувственные и холодные, и худородные, как черти, как представлю себе, что они в люльке копошатся крысиным выводком голохвостым, противным, аж дрожь берет, что-то в них эдакое, отталкивающее, как в хирургическом скальпеле…

– Ты мою мурлыку не обижай, – пригрозил Ламасов.

Данила и Варфоломей оглянулись на стук в дверь.

– Варфоломей Владимирович, – просунула в приоткрытую дверь свою светлую, кучерявую голову Алиса Иосифовна, мелодичным голосом звеня, – вам пришли видеоматериалы и краткое заключение от органов автодорожной инспекции!