Одним из первых в высшем руководстве, Ицхак Хофи четко определился, что простого продолжения традиционной линии «Моссада» на поиск «периферийных» друзей уже недостаточно, что Израилю нужно двигаться дальше и искать урегулирования с самими арабами. Вслед за Иорданией и Марокко настала очередь Ливана. Главным мотивом по-прежнему было укрепление отношений с христианской маронитской общиной Ливана, но приобретение связей в Бейруте открывало возможности непосредственного выхода на лидеров исламского мира, в том числе позволило провести первоначальные контакты с Египтом.
Работа по изысканию возможностей для начала переговорного процесса продолжалась, хотя произошла некоторая заминка, связанная с внутриполитической ситуацией. В мае 1977 года израильский электорат «неожиданно» — хотя это можно было предвидеть сразу же по окончанию войны — отвернулся от Рабина, а еще точнее — от лейбористской партии. На выборах победил блок правых партий «Ликуд», и новым премьером стал Менахем Бегин.
Особенности политического устройства страны и ее короткой истории, связанной с руководством в тот период практически одной небольшой группировкой, давали основание считать, что с приходом Бегина начнется новая страница в жизни. Перемены действительно наступили, в том числе и заметное кадровое обновление, которое, впрочем, к чести Бегина, не вылилось в «чистку» ставленников лейбористского истэблишмента.
Шеф «Моссада» Хофи и Аврахам Ахитув из «Шин Бет» направили новому премьеру почти идентичные письма, в которых выражали свою готовность уйти в отставку.
Бегин, однако, предложил им оставаться на своих постах. Вскоре оба руководителя, особенно шеф «Моссада», стали частыми гостями в кабинете премьер-министра. И вскоре оказалось, что хотя в разведывательных и политических акциях появятся новые черты, скореє авантюр, чем серьезных действий, линия на снижение напряженности в отношениях прежде всего с Египтом будет продолжена и развита, и роль спецслужб в этом процессе предполагается очень важной.
Более того, предполагалась миссия, которая совсем недавно казалась просто невозможной. Представить только, что шеф «Моссада» — фигура, вызывавшая страх и ненависть во всем арабском мире, — должен был встретиться с египтянами!
Но дело того стоило. По конфиденциальным каналам была получена информация о согласии на такую встречу и в качестве предпочтительного места ее проведения было названо Марокко. Ицхак Хофи заручился согласием короля Хасана II на содействие в проведении необычной встречи. Было уточнено время и некоторые процедурные вопросы, и вот спустя несколько недель после вступления Бегина в должность шеф «Моссада» в сопровождении Дэвида Кемчи прибыл во дворец короля Хасана в Ифране. В тот же день в Марокко прибыли два высокопоставленных представителя Египта. Это были генерал Камаль Хасан Али[147], руководитель египетской разведки, и Хасан Тохами, заместитель египетского премьера.
Целью Хофи было убедить египтян в серьезности миротворческих намерений Бегина и наличии у него достаточного политического веса для реализации этих планов. Это ему удалось сделать; Хофи и Тохами договорились о дальнейших тайных контактах на более высоком дипломатическом уровне. И вот 16 сентября 1977 г. Тохами снова полетел в Марокко, на этот раз для встречи с Моше Даяном — новым министром иностранных дел, который сменил генеральский мундир на фрак, а голос команд и угроз на дипломатическую сдержанность и рассудительность. Помня о роли Даяна в войнах и политике последнего времени, у Тохами не было никаких оснований предполагать неискренность предложения Израиля: уйти с Синая, возвратив Египту нефтепромыслы, аэродромы и все поселения в обмен на заключение мирного договора.
Эта встреча в Марокко открыла путь для исторического визита Садата в Иерусалим, состоявшегося через два месяца.
Переговоры с Египтом были в Израиле восприняты неоднозначно. Особенно большие опасения были у «Амана»: в своей ежегодной «Национальной разведывательной оценке» военная разведка сделала вывод о том, что процесс мирных договоренностей — блеф, что Садат пойдет по пути войны, а не мира. Впоследствии, пытаясь объяснить, почему тогда сложилась такая уверенность «Амана», генерал Газит заявил: «Садат принял решение, которое ранее не обсуждалось ни на одном уровне правительственной иерархии». Но тогда «Аман», больше всего опасаясь повторения утраты бдительности, информировал генерал-лейтенанта Мордехая Гура из генштаба, что поездка Садата может быть прикрытием для военного удара по Израилю. 19 ноября 1977 г. израильская армия была приведена в состояние повышенной боеготовности.
Но самого Садата это ничуть не смутило. Спустившись по трапу своего самолета в аэропорту Бен-Гуриона, он как ни в чем не бывало пожал руку генералу Гуру и с улыбкой сказал ему:
«Я приехал ради мира, а не ради войны».
…Три года спустя после того как в Кэмп-Дэвиде был подписан мирный договор, в ходе очередного визита Садата в Израиль египетский руководитель совершил поездку в Хайфу, где в его честь был устроен банкет. Заместитель египетского премьера Хасан Тохами готовился войти в банкетный зал, а в двух метрах от него стоял шеф «Моссада» Ицхак Хофи с женой. Тохами и Хофи сделали вид, что не знакомы друг с другом — ни рукопожатия, ни даже кивка головой.
Один израильский тележурналист, который знал о тайной встрече этих двух деятелей в Марокко, подковырнул Тохами: «Ну, хватит притворяться. Все это уже в учебниках истории».
Но кроме большой «миротворческой» миссии, которая, как показало время, вполне лежала в русле исторического процесса и намного содействовала снижению напряженности на Ближнем Востоке, осуществлялось множество операций по линии разведывательного сообщества и тайной дипломатии, которые отчетливо несли следы прежних концепций и, по большому счету, уже не приносили положительных результатов.
Режим Бегина, например, установил отношения с несколькими весьма одиозными режимами. В Южной Америке Израиль продавал оружие и военные технологии Чили и Аргентине, где военные хунты едва скрывали свой антисемитизм. В обмен Израиль получил обещания военных диктаторов в Сантьяго и Буэнос-Айресе, что они будут защищать евреев и разрешать им покидать страну со своими накоплениями и собственностью. Эмиграция эта происходила — но в отнюдь не значительных масштабах; что же касается этих «союзов» в целом, то реальная польза от них для Израиля оказалась сомнительна. Выигрывал только военно-промышленный комплекс да обогащались частные торговцы оружием (о них будет рассказано позже), а что касается престижа государства и перспектив «легального» сотрудничества, то здесь баланс был просто отрицательным.
Сочетание явной и тайной дипломатии, включая и прямое нарушение общепринятых норм, проводилось и в отношении Румынии, единственной страны социалистического лагеря, сохранившей дипломатические отношения с Израилем после войны 1967 года.
Тайные отношения с румынским президентом Николае Чаушеску и его приближенными осуществлял Ешайяху (Шайке) Трахтенберг-Дан, парашютист-диверсант во Вторую мировую войну, который с группой диверсантов из английской армии воевал за линией фронта на Балканах, а затем служил в «Бюро связей» при Авигуре и Леваноне.
Шайке Дан находился под пристальным вниманием разведок стран ОВД. Однажды (в августе 1967 г.) его попытались убить, но перепутали с американцем из «Джойнта» Чарльзом Джорданом — его убили в ЧССР, достаточно неловко попробовав это выдать за несчастный случай. Следует признать, что ни опасности, ни угрозы не остановили разведчика: Дан, правда, действуя в основном под «дипломатическим прикрытием», продолжал действовать в Восточной Европе.
Ему удалось добиться согласия клана Чаушеску на выезд румынских евреев в Израиль. Взамен израильские специалисты помогали ремонтировать румынские танки и другое вооружение, и еврейское государство стало импортировать гораздо больше румынских товаров, чем ему требовалось.