Книги
Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 2
Расставшись с имажинистами, Есенин особенно сблизился с Иваном. Доверял? Бывал у него часто. Грузинов вспоминал: «1925 г. Осень. Я купил два старинных кресла ампир. Огромные, как троны. Из красного дерева, с золото-зеленым бархатом, с бронзовыми крылатыми сфинксами и амурами. Есенин, приходя ко мне, садился обычно в одно из этих кресел за маленьким восьмиугольным столиком, против меня. Раздевался он редко. Иногда снимал только шапку. В последнее время я привык видеть его в шубе с бобровым воротником, в бобровой шапке.
В таком наряде, широко и выразительно размахивающий руками при разговоре, этот замечательный человек был похож на молодого древнерусского боярина, вернее – на великолепного разбойничьего атамана. Темной осенней ночью в дремучем лесу снял он с боярина шубу и бобровую шапку.
В такой одежде на золото-зеленом фоне сияла его когда-то светло-золотая, а теперь тускнеющая испепеленная голова. Глядя на него, сидящего в огромном кресле, освещенного зеленым и золотым, я иногда вспоминал его «Москву кабацкую» – стихи, относящиеся к нему самому, к его внешности:
Катя Есенина вспоминала: «Мариенгоф, Ивнев и другие стали настоящими врагами. Из всей братии Имажинистов остались только Иван Грузинов и Савкин.
– Скучно, Ваня, – сказал однажды Сергей Грузинову, когда тот говорил о разных кознях бывших его друзей. – Ну их к черту.
– Знаешь, что, – вдруг встрепенулся Сергей, – давай их прихлопнем, пиши!
И Сергей с Грузиновым через два дня опубликовали извещение о том, что имажинизм больше не существует <…>» Но Грузинов – то с имажинистами остался! Кстати, остался он и на грешной земле, хотя и был на Лубянке, арестован и допрошен по делу «Ордена русских фашистов»…
Из философской лирики И. Грузинова:
Чувствуете?
После гибели Сергея Есенина имажинисты неплохо заработали: каждый понедельник в «Мышиной норе» читали его стихи, собирая аншлаги. Ездили по стране с лекциями о его творчестве. В кинотеатре «Лилипут» на Серпуховке выступали с воспоминаниями о друге. Потом эти же воспоминания опубликовали. И жена Мариенгофа – Никритина – за компанию…
Нина Петровна Комарова
Нина Петровна Комарова (1892–1943), в первом браке Оболенская, русская поэтесса, племянница Ольги Форш. Дама сердца, то есть гражданская жена Ивана Васильевича Грузинова. Несмотря на то, что многие ее считали провинциалкой, родилась в Москве, в семье полковника царской армии, троюродного брата о. Павла Флоренского. Закончила Смольный с серябряной медалью в 1911 году. При Колчаке была сестрой милосердия. В Иркутске служила в Комиссии по ликвидации неграмотности. Общалась с Давидом Бурлюком и Алексеем Крученых, считала их своими учителями.
В Москву вернулась в 1921 году. Сначала жила в квартире своей бабушки (Денежный переулок, дом 7), а в 1924 году за ней уже была закреплена огромная квартира № 37 на Большой Никитской, в доме 24. Заявила Нина Петровна о себе в СОПО громко и сразу: читала свои стихи хриплым голосом, используя ненормативную лексику. К звонкому ее псевдониму Хабиас, с легкой руки О. Мандельштама, молва прибавила «Похабиас» – детская дразнилка да и только! Иногда называлась графиней, несмотря на манеры отнюдь не графини. Была совершенно беззастенчива и в поступках, и в стихах своих. У некоторых вызывала «чувство гадливости и удивления». Грузинов же в 4-м номере «Гостиницы…» написал о стихах Нины Хабиас: «<…> мгновенно отличишь из тысячи поэтов, своеобразный словарь и синтаксис; крайне сентиментальные, аскетизм и нежность, близкая Франсису Жамму». А сама Хабиас считала своего возлюбленного Ивана Васильевича Грузинова равным Христу! На одном из поэтических вечеров пришлось успокаивать каких-то воинственно настроенных матросов, собравшихся идти разбираться с Хабиас-Похабиас за ее вульгарные «Стихетты». На сцену срочно выпустили поэтессу Манухину (жену Шенгели) – разрядить обстановку. Работала же Нина Петровна в Москве, как и в Иркутске, в Чрезвычайной Комиссии по ликвидации безграмотности. Арестовали ее в 1937 году на квартире у бабушки в Денежном переулке, 7.
Судя по всему, Есенин избранницу Грузинова недолюбливал, но книжечку ее в 12 страничек в своей библиотеке имел. Сегодня она интересует только коллекционеров. Хабиас-Похабиас – дополнительная краска к маловыразительному портрету Грузинова, заставляющая приглядеться к Ивану Васильевичу внимательнее: так ли он бесцветен и безвреден, в том числе и в судьбе Сергея Есенина.