– Тс-с-с.
Маяковский снова ткнул пальцем в знакомом направлении:
– Этот Коган…
Белоснежным платком эстет вытер на лбу капли пота, вероятно холодного, и шуршаще-шелестящим голосом деликатно поправил своего мучителя:
– Уважаемый Владимир Владимирович, я не Коган, я Айхенвальд.
Но Маяковский, как говорится, и носом не повел. Мало того, примерно через минуту он в четвертый раз ткнул пальцем в несчастного эстета, который бледнел и худел на наших глазах:
– Этот Коган…
Ю. Айхенвальд нервно встал, вытянул шею, вонзил, как вилки, свои белые бескровные пальцы в пурпуровый стол и сказал так громко, как, думается, никогда в жизни не говорил:
– С вашего позволения, Владимир Владимирович, я Айхенвальд, а не Коган.
В кафе стало тихо.
А Владимир Владимирович, слегка скосив на него холодный тяжелый взгляд, раздавливающий человека, ответил с презреньем:
– Все вы …Коганы!»
Если бы так «пошутил» Сергей Есенин, не избежать бы ему обвинения в антисемитизме, и, чего доброго, очередного суда…
Ипполит Соколов
В августе 1919 года поэт Ипполит Соколов издал книжечку в шестнадцать страниц собственных стихов, назвав ее с некоторым вызовом: «Полное собрание сочинений». Он был большим оригиналом, этот Ипполит. В тифозной Москве, боясь заразиться, за руку ни с кем не здоровался, носил черные перчатки, присесть на стул боялся. Однажды, слушая лекцию профессора П.Н. Сакулина, простоял столбом целый час. Поначалу был горячим поклонником имажинизма, но вскоре опубликовал Декларацию экспрессионизма собственного сочинения, которая начиналась словами из Священного писания: «Не бойтеся, малое стадо…» Молодые поэты не спешили в ряды экспрессионистов. Ипполита поддержали только Борис Земенков и Гурий Сидоров, да и те недолго продержались. Соколов так и остался до конца существования группы ее единственным создателем и участником. В его стихах, по воспоминаниям Ивана Грузинова, фигурировали такие поэтические образы, как «скунс трав», «паровоз со лбом Ипполита Тэна». (Ипполит Тэн – французский философ-позитивист). Надежде Вольпин запомнилась «гОндола губ». «И запомнилась-то лишь по ударению на первом слоге «гондолы» – как меня уверили, истинно итальянскому», – объясняла она. Но «Полное собрание сочинений» приобрела для своей библиотеки. Надя Вольпин стала свидетелем «минуты славы» поэта Ипполита Соколова: «К весне 1920 года Ипполит начал перестраиваться из поэта в критика и литературоведа. Свой артиллерийский огонь он направил на имажинистов. В первую голову – на Сергея Есенина. Стоило Есенину что-либо прочесть с эстрады, вслед за ним вырастал перед публикой юный Ипполит. Но он был с виду совсем не юношей. Рослый, чуть сутулый, с тяжелым мучнистым лицом, он выглядел лет на десять старше своих осьмнадцати лет. Выйдет вот так на эстраду, вынет заготовленную пачку листков и под скрежет ножей о тарелки заводит лекцию. У Есенина, он утверждает, нет ничего своего. Вся система его образов – особенно же образов религиозного ряда, всяких его богородиц, телков и младенцев – полностью заимствована у …немецкого поэта Рейнера Марии Рильке. Да, у великого Рильке! <…> Пусть Есенин и не выступал, а тот все одно выходит на эстраду со своими «разоблачениями». Кто-нибудь крикнет: «Брось ты, Ипполит, Есенин же не знает немецкого языка!» А Соколов упорствует: «Тем хуже. Значит, влияние здесь не прямое, а через посредственные и уже опошленные подражания». Есенин слушал сперва с усмешкой. Ипполит, повторяясь от раза к разу, договорился, наконец, до слова «плагиат». Сергей сам не слышал, но, когда ему услужливо об этом доложили, попросил предупредить Соколова, что если тот еще раз повторит подобное, то он, Есенин, «набьет ему морду».
Дня через два Сергей привел меня в СОПО поужинать. Мы устроились в Зале поэтов поотдаль от зеркальной арки – эстрада от нас не видна. Едва взялись за вилки, к Есенину подскочил Захаров-Мэнский и со сладострастным предвкушением скандала вкрадчиво говорит:
– Ипполит уже завелся, читает цитаты.
<…> Ипполит произносит – очень отчетливо, подчеркнуто – «… прямой плагиат…»