— Вот и вы. Мисс Хинсон ждет вас внутри. — Мужчина открывает мне дверь и закрывает ее за мной, как только я переступаю порог комнаты.

Первоначальное назначение помещения, скорее всего, гостиная или какое — то другое причудливое название, которое они дают такой комнате. Там есть зеленый бархатный диван напротив камина и большой, богато украшенный письменный стол, который занимает значительную часть интерьера у дальней стены. Перед диваном находится целая съемочная установка с тремя отдельными камерами на штативах, ярким светом, микрофонами и кучей других предметов, о которых я понятия не имею, для чего они предназначены. Мы бы не хотели пропустить реакцию при съемке с неправильного ракурса.

Мисс Хинсон, облокотившись бедром на стол, наносит красную помаду с помощью маленькой пудреницы. Я сразу узнаю ее. Она одна из комментаторов, которые обсуждали Игры в баре Джерри. Ее платиново — светлые волосы идеально гладкой пеленой ниспадают на плечи. Из — за этого мои уложенные волосы выглядят еще более безумно.

Ассистент в очках в темной оправе поспешно возвращается в комнату с чашкой кофе и тарелкой, полной выпечки. Мисс Хинсон с отвращением смотрит на тарелку, но берет кофе и делает глоток. Она смотрит на меня поверх своей изящной чашки, оценивая каждый дюйм сумасшедшего наряда, в который меня нарядила Эстелла.

Никто из нас не двигается. Она ждет, пока я представлюсь? Я должна ждать, пока она закончит свой кофе — брейк? Никто не дает мне никакой информации для продолжения, поэтому я просто стою в дверях и смотрю на нее.

— Рен Торрес, верно? — Она наклоняет голову, поджимая губы.

— Это я.

Женщина ставит чашку, фарфор звякает, когда она встает. Она разглаживает руками обтягивающую юбку — карандаш и поправляет кремовую блузку. Ее одежда выглядит дорогой, а макияж густым, но идеально нанесенным.

Ее улыбка не касается глаз, когда она указывает на диван. — Пойдем, давай присядем и немного поболтаем.

Поскольку у меня нет особого выбора, я обхожу диван и сажусь, откинувшись на спинку, чтобы не расстегнуть пуговицу на брюках. Другой парень входит в комнату и направляется прямо к камере, возясь с ней и некоторыми лампами, пока мисс Хинсон присаживается на край дивана. Я осознаю тот факт, что выгляжу сутуловатой, а она выглядит собраной.

— Бернард, давай начнем, — рявкает она оператору.

— Как скажешь, Люсинда.

Оператор поднимает руку, а затем делает жест, который, как я понимаю, означает, что камера включена. Улыбка на лице Люсинды превращается в ослепительную демонстрацию ровных белых зубов. Она наклоняется ко мне и скромно складывает руки на коленях.

— Мисс Торрес, для вас это должно быть абсолютно захватывающим опытом. Быть избранным из миллионов, стать одним из двенадцати чемпионов, которые воздают честь богам. Как вы справляетесь с внезапно свалившейся ответственностью?

Хотела бы я сказать все, что всплывает у меня в голове. Какой в этом смысл? Мне не нужно рисовать на спине мишень побольше. За мной уже охотится половина других чемпионов. Есть шанс, что я могу умереть на Играх, но если боги узнают, кто я такая, они определенно попытаются убить меня. По крайней мере, если я погибну в одном из испытаний, то это будет из — за моей собственной неудачи.

Я тщательно подбираю слова. — Я бы сказала, что моя повседневная жизнь научила меня полагаться на себя. Я не считаю, что Игры чем — то отличаются.

Ноздри Люсинды чуть заметно раздуваются. — Да. У вас такая трагическая история, не так ли? — В ее глазах появляется блеск, когда она улыбается мне. Я должна была догадаться. Я открылась для этого вопроса.

— Моя история вполне соответствует историям большинства людей. Не так уж много людей избежали трагедии за эти годы.

Пальцы Люсинды сгибаются там, где она сцепляет их на коленях. Ее раздражение растет с каждым вопросом, на который я не могу ответить.

— О да, но у большинства людей не было родителей, которые также были бы чемпионами Олимпийских Игр.