Домой. Потом – может быть, даже завтра – в Угрюмов. А ведь они могут не ждать. Уедут, как потом разыскать? Хотя – купеческий караван, не иголка, не спрячешь. Пусть, и наврут с три короба страже, да все равно, зацепиться можно. К тому ж не так и много у них живого товару, имеет смысл поднабрать еще… Ну да, ну да! Иначе, с чего б им в Угрюмов-то? Точно, залягут где-нибудь до, так сказать, полного набора – уж, если вывозить невольников, то – как можно больше. Тот наглый парень, про которого упоминал Евсей, так, мелкая сошка, главный организатор всей этой мерзкой затеи сидит где-нибудь в отдалении, посмеивается да деньгу считает. Старец Филофей? Может быть, может быть…
В Угрюмов приехали важно: сам боярин Иван Петрович Раничев – верхом на белом коне, в кафтане лазоревом, в желтом опашне, на поясе тяжелая сабля в малиновых ножнах, под кафтанцем кольчужка поддета – мало ли, как оно там случится? С ним рядом – Лукьян, человеце служилый, в коротком бахтерце – доспехе пластинчатом, при мече, в шеломе. Позади – с полдесятка пеших воинов в блестящих, яростно начищенных белым песком да уксусом кольчугах, с короткими копьями, со щитами червлеными. Эх, прикупить бы еще оружия да коней – но, пока средства не позволяют. Вот после того, как мельница поставлена будет…
Тем не менее воротная стража отнеслась к визитерам вполне уважительно, знали уж все давно, кому князь ближние деревеньки жаловал, отсалютовали копьями:
– Здрав будь, боярин Иване Петрович!
– И вы здоровы будьте, ратнички, – Раничев сунул руку в кошель, протянул воинам серебряхи. – Вот вам за труды ваши.
Стражи разулыбались:
– Благодарствуем, господине боярин. На торжище пожаловали?
– На торжище, – кивнул Иван. – Заодно – старых знакомцев сыщу. Караван какой из града не выходил ли?
– Нет, – стражники одновременно дернули головами. – Не выходил покамест.
– Как ежели выйдет, шепните, – Раничев, словно бы невзначай, положил руку на калиту. – Я у старой башни остановлюсь, на постоялом дворе у Ефимия, знаете?
– Слыхали.
Ефимий встретил гостей, как родных. Заулыбался, выскочил самолично к воротам, закланялся:
– Оп-па, кстати приехали – к ярмарке! Рад, рад, боярин! Покои предоставлю самые лучшие… Эй, Антип, Фекла, готовьте пир, гости у нас! Платить, Иване Петрович, сразу будешь, али потом?
– Да уж, заплачу в два приема.
– Вот и славненько, – пригладив бородищу, Ефимий жадно прищурил глаз. – За постой: в день – три денги, да за еду, да за воду, да за коней, да…
Раничев засмеялся:
– Уймись, уймись, после подсчитаешь.
Подскочивший служка взял коней под уздцы, повел к коновязи.
Вопреки уверениям кабатчика, покои оказались не так уж и хороши – грязны, холодны, тесноваты, впрочем, Иван махнул на это рукой – что поделать, Рождественский пост закончился, ярмарка в граде открылась, вот и съехались людишки с ближайших селищ – себя показать, на людей посмотреть, прикупить чего-нибудь. Эвон, в зале корчмы уже гомонили да распевали песни… Раничев вдруг покачал головой… Тьфу-ты! Помстилось – будто бы настраивают аппаратуру – гулко прозвучал бас, мяукнули клавиши, грохнул ударник и резко – противно-противно – запищал-зафонил усилитель. Конечно, никакой не усилитель то был – кошке хвост защемили дверью, вот и орала.
Спустившись вниз, Раничев с Лукьяном, оставив воинов приглядывать за пожитками – на постоялых дворах всякое случалось, не углядишь, так и украсть могут, татей хватало, еще бы – ярмарка. Обычно на Масленицу ярмарки бывают, ну, то в Переяславле, да в Пронске, а вот угрюмовский воевода Аксентий Ильмарович – из пришлых, литвин, мужик дюже хитрый – куда как раньше сделал. Теперь сюда и пронские, и столичные гостюшки наезжают, от того городской казне прямой прибыток. Вообще же, судя по чистым улицам, по строящимся баням и стенам, угрюмовский воевода хозяйственником был замечательным, не то, что муниципальные власти в раничевское время. Уж куда как лучше. Воровали, конечно все – и воевода Аксентий, и муниципалы – только вот воевода, в отличие от последних, о городе и горожанах не забывал, не только свое хайло тешил.