Он сидел за рабочим столом и видимо решил, что своим молчанием заставит меня уйти.

— Я требую разговора с начальником тюрьмы! — встав в позу, заявила я.

Охранник поднялся, резкими движениями разорвал пакет с хлебом и отсчитал мне шесть лепешек.

Я тут же свернула хлеб и прижала его рукой к боку.

— Довольна?

— А хумус?

Охранник долго на меня орал. Я, конечно, наслаждалась. Он знал, что я его дурю и что эту еду мы есть не будем. Мы уже поели в военной академии. С хумусом он тоже расставаться не хотел.

— Хумус сегодня раздавали по две ложки, больше открытых пакетов нет.

— Так я на две ложки и не рассчитываю. Я же двадцать дней не ела. Мне больше полагается. Ты дай мне пакет целый — вот и проблема решена.

— Целый пакет! Вот же ты… Нет у меня пакета! Вали в камеру!

Я широко раскрыла глаза и похлопала ресницами. Обычно на мужчин это действовало, но то ли тюрьма меня поистрепала, то ли от того, что один глаз распух и загноился, только охранник на меня даже не посмотрел. Я же почувствовала себя очень глупо.

Тогда я решилась на крайние меры. Я чувствовала, что он колебался: считал несправедливым давать мне еду, зная, что ее буду есть не я, а другие заключенные. Но все же он сомневался. Я ведь и вправду могла просить еду для себя. Чтобы его добить, я пошла на бесстыдство.

— Вот Путин вас на халяву оружием снабжает, а ты мне тут пачку хумуса выдать не хочешь! Так значит? Да без Абу Али61 здесь уже давно были бы боевики!!!

Это замечание его задело.

— Эй! Биляль! — обратился он к другому охраннику. — Слышь, выдай вот этой пачку хумуса!

— Одну мне, одну Кристине, — сказала я вслед Билялю.

— Если на складе будет! — сверкая глазами, сказал начальник охраны.

В переводе на русский это означало — шиш тебе без масла!

В итоге в камеру я внесла шесть лепешек хлеба и шестьсот граммов хумуса, а это дополнительно по несколько граммов белка на человека в моей камере. И пусть достанется не всем. Мне все равно. Этот день прошел не зря.

И снова заселение, и снова дружеские похлопывания по плечу, и снова мы в камере. Духота такая, что мои чесоточные прыщики словно воспламенились и начинали зудеть еще сильнее. Мне очень плохо. Жарко, как в турецкой парной: майка намокла, вши стали активнее, чесотка сводит с ума. Но я жива.