Кто знает, может быть, в этот момент за ней наблюдают смертные, которые видят, как женщина весом в пятьдесят семь килограмм удерживает за горло мужчину весом в девяносто килограмм.

Они собираются смотреть, как она питается.

Мое зрение отключается.

Туннель расширяется, охватывая все мои чувства. Звуки проникают как бы издалека, почти заглушенные давлением.

— Что… Обсидиан! Отпусти. Меня. Прекрати!

Мое окружение снова сфокусировалось, как только мои уши уловили звук каблуков, скрипящих по бетону.

Сердце гулко стучит в ушах, я пытаюсь отдышаться, оглядываясь по сторонам.

Звук, который я только что услышал, был непристойным стуком каблуков Каламити. Либо я инстинктивно отбросил ее, либо она сама вырвалась из моей хватки. В ярде от нас в конце переулка — мы каким-то образом оказались между двумя невысокими зданиями где-то в Бухаресте — она присела перед глубокими трещинами, которые она же и оставила в бетоне, кончики ее черных ногтей впились в землю под ней.

Совершенно черные глаза устремлены на меня, а ее вишнево-красные губы раздвигаются с шипением.

На другом конце переулка горит свет города, основанного почти две тысячи лет назад. Здесь ходят смертные горожане, и, скорее всего, бессмертные тоже. Наши враги прочесывают эти улицы.

И самка, за которой я пришел, самка, которой нужно питаться, прежде чем я закончу превращаться в свою самую низкую форму, находится в ловушке собственной жажды крови, ярость в ее взгляде абсолютна.

Она приседает, длинные черные волосы скользят по кроваво-красной коже ее платья. Огромный черный бриллиант, прикрепленный к ее браслету, сверкает, а ее грудь поднимается и опускается под прозрачным кружевным воротником, прикрепленным к лифу платья.

— Как ты смеешь отнимать у меня мою добычу?

Это даже не Каламити. Это чисто животное желание, все рациональные мысли отброшены.

Задыхаясь, я рву воротник рубашки, отрывая значительную часть, чтобы обнажить шею. Стянув с себя кожаную куртку, я наклоняю голову и протягиваю ей.

— С этого момента ты будешь питаться мной", — прорычал я сквозь клыки. — Только мной. Есть только я.

Между ее бровями появляется морщинка, глаза перебегают на мою шею. Я чувствую, как она фиксируется на артерии, как жажда поднимается в воздух. И все же она дергает головой, отводя взгляд, и готовится к атаке.

— Нет. Я хочу того, прежнего.

Человеческий мужчина, которого я не должен был оставлять в живых.

Я подхожу ближе, готовясь вбить в нее здравый смысл, когда она выныривает из своего приседания, устремляясь мимо меня в устье переулка.