– Ты знаешь, кого!

Я в бешенстве. Надо же, строит из себя невинность!

Отец выпучивает глаза, со свистом втягивает воздух. Мышцы на шее напрягаются, усиливая сходство с курицей.

– Дай… – очередной трудный вдох, – обезболивающее.

Я трясу пузырьком, в точности как Вики пару дней назад.

– Сначала ответь.

Пусть признается. Пусть вслух назовет себя убийцей!

Отец открывает рот, однако ничего не говорит. Медленно закрывает глаза. Слабый выдох, короткий хрип.

Нахмурившись, наклоняюсь к постели. Не дышит, лицо серое и какое-то странное, обмякшее. Что, и все? Вот так, без предупреждения, ублюдок просто взял и сдох? Тихо, спокойно… умер? Во веки веков, аминь?

Я вне себя от ярости. Как он смеет умирать, не понеся наказания? В тот самый момент, когда я наконец набралась мужества для обвинения! Я всю жизнь мечтала о смерти отца – теперь же впервые хочу видеть его живым, а он берет и умирает!

Сажусь. Чувствую, как из моего рта выплывает облачко чего-то желтого, мерзкого… Так же было после звонка Вики, сообщившей мне «печальные новости».

Значит, все по-настоящему кончено. Больше никаких таблеток. И, увы, никакой расплаты за содеянное.

Мне пуще прежнего хочется позвонить Марку, прокричать: «Он умер, умер! Приезжай домой!»

Однако позвонить я не могу, поэтому просто сижу. Измученная. Злая. Обмякшее серое лицо мертвеца смеется надо мной.

Глаза на нем распахиваются, отец судорожно вдыхает и шепчет одно-единственное слово:

– Больно.

Я встаю, нависаю над этим лицом и шепчу в ответ мраморно-белым голосом:

– Ответь мне. Ты убил ее, да?

Отец таращится на меня. Дыхание у него молочно-желтое, белки глаз – тоже. Видит ли он меня вообще? Понимает ли, кто я и о чем спрашиваю?

Очередной неглубокий свистящий вдох, и глаза вновь закрываются. Однако второй раз я на эту удочку не попадусь. Поджимаю губы, жду.