– Об этом всем известно. – Ее голос был не бежевым, как обычно, а светло-голубым. – К счастью, рядом находился твой отец. Прямо за спиной. Иначе умерла бы не только Рут.

Больше ничего говорить не требовалось. Я понимала.

– Он тебя толкнул, да? Потому малышка Рут и умерла?

Маме следовало бы возразить сразу, но она этого не сделала. Затянула с ответом на долгие полсекунды.

– Нет! Нет-нет. Он позвонил доктору, спас мне жизнь. Однако, когда я очнулась в больнице, малышка Рут, ну, она…

– Уже умерла, – закончила я.

В шее, где-то пониже затылка, вспух и лопнул густо-лиловый пузырь ненависти, растекся по телу.

Мама подхватила тачку.

– Это был несчастный случай, Джой. Я поскользнулась, вот и все. Мы должны жить дальше, будто ничего не произошло. – Мама нахмурилась. – Никогда об этом не упоминай. Особенно с отцом. Он очень расстроится. И ни с кем посторонним. Ни с кем.

Я стояла неподвижно, мои холодные пальцы крепко цеплялись за проволочную изгородь, удерживающую в плену всех живых Рут, а мама удалялась, толкая перед собой тачку. Брела прочь по бычьему пастбищу, взмахивала мотыгой, вновь наполняла тачку чертополохом. Перед самым чаем она превратилась в дрожащее пятно, синее с темно-зеленым. Недосягаемое. Временами даже невидимое – когда серый дождь падал под определенным углом.

Я заперла куриный загон и посмотрела на Рут, клюющих чертополох с зерном. Вспомнила десятки Рут, обезглавленных, запеченных и съеденных. Теперь я знала, что была еще одна Рут, первая. Моя сестра. Я ни капли не поверила в «ужасную случайность», в то, что мама поскользнулась и что отец оказался с ней рядом «к счастью».

Однако дурочкой я не была, понимала – надо делать, как сказала мама, и не упоминать о «несчастье».

А как же ненависть, расползающаяся по моим венам?.. Что ж, она никогда не исчезнет, и однажды я заставлю отца страдать за то, что он сделал с Рут.

Я вошла в дом. Убийца моей сестры сидел за столом в ожидании обеденного чая, который предстояло готовить мне, ведь мама копала чертополох. Наполняя чайник, я украдкой глянула на убийцу Рут, и лиловая ненависть расползлась шире.

Я положила два ломтика лимона на тарелку, отнесла ее на стол. Залила кипятком заварочный чайник. Руки дрожали, я уговаривала себя: «Осторожно, осторожно». Отец наблюдал, как всегда. Ждал, чтобы я совершила ошибку.

Даже сосредоточившись на приготовлении чая, я думала о малышке Рут. Какой красивой она была бы, как дарила бы мне подарки на день рождения: книжные закладки или даже книги…

Бедная малышка Рут. У нее не было ни первого дня рождения, ни тем более одиннадцатого, как у меня.

Я долила в чашку молока. Умерший еще до рождения младенец наверняка молочно-белый, мягкий и нежный. Не то что липкие мертвые телята, которых ветеринар вытаскивает из коров веревкой. Они окостенелые, холодные и угловатые. Малышка Рут выглядела прелестной и мягкой, хотя я видела, как тяжело она борется за жизнь внутри нашей мамы: отчаянно пытается добыть еду из пуповины, вдохнуть, спастись от криков и ударов, проникающих в мамин живот. Отчаянно пытается вырастить ручки и ножки, пальчики и ноготки, душу. И в конце концов отказывается от борьбы. В том самом месте, где росла и боролась я, откуда я все-таки вырвалась – к дыханию, к жизни, к грязи и курам, к коровам и дождю, к страху. К книгам. И образам слов, расцветающим в моей голове… Кто же из двоих младенцев в утробе выбрал правильное решение, Рут или Джой? Я никак не могла определиться.

– Ну?! – прорычал отец. – Мне что, весь день ждать?

Я поболтала чайником, начала наливать заварку. Слабая…