Повесив черпак, мама уперлась руками в бедра и спросила:

– Ты хочешь знать, почему я всех кур зову Рут?

– Да, скажи, пожалуйста.

Я вдруг почему-то пожалела о своем вопросе.

Она устремила взгляд через бычье пастбище, за пруд, куда-то в серую даль, затем шмыгнула носом.

– Давным-давно у меня… был еще один ребенок.

Мама посмотрела вниз, на пустую тачку, опять шмыгнула носом. Помню, я подумала – хоть бы не простудилась. Мама никогда не болела. Кто будет о нас заботиться, если она заболеет? Или умрет?

– Малышка по имени Рут.

– Еще один ребенок?

Мама облизнула губы.

– Да. Только она умерла.

– Что значит «умерла»?! Как?

Она взялась за ручки тачки.

– Это случилось… до твоего рождения. Несчастный случай. Помочь никто ничем не мог. Ужасная случайность. Несчастье. Рут умерла… – Мама сглотнула. – Еще до рождения. Мертворожденный младенец.

Мне было всего одиннадцать лет, а слова «мертворожденный младенец» звучали как страшный грех. Слова, которые шепнет длинноносая старуха со вздутыми венами на ногах и убогой душой; слова, которые подхватят другие люди и разнесут по сельским дорогам быстрее, чем крысы разносили чуму, – и тогда об ужасном грехе узнают все.

Мамины слова звучат в моей голове по сей день, особенно «до твоего рождения». У меня могла бы быть старшая сестра.

– Я упала, понимаешь. Со ступеней у задних дверей.

По ее щекам стекал дождь, но я ждала, слушала молча. Это я умела.

– Я была беременна, на последних сроках. А если на последних сроках… поскользнуться… невозможно удержаться от падения.

Она посмотрела на меня, я не издала ни звука.