Будучи мудрым и предусмотрительным, Леопольд Моцарт осознавал возможности, которые открывались перед ним и его семьей. Как отец, друг, учитель и импресарио, он с тех пор посвятил свою жизнь сыну. Выражением этой деятельности стала длинная серия концертных турне, описанная несколько подробнее выше.
Моцарт прошел очень трудную школу. Что она принесла ему?
Положительной стороной является уникальное богатство музыкальных стимулов, которые Вольфганг получал дома и во время турне. Моцарт-отец начал с того, что пытался сформировать у сына понимание музыки в духе традиций того времени. Он ориентировался на ставший каноническим фонд музыкальных знаний. Это соответствовало как его собственному вкусу, так и вкусу публики, от благосклонности которой зависел успех концертных турне. Публика не хотела, чтобы ей представляли что-то необычное, никаких комбинаций звуков, к которым уху понадобилось бы сначала привыкнуть. Она хотела слышать музыкальные произведения в знакомом ей стиле — возможно, в новейшей, самой модной версии, но ничего сложного, ничего индивидуализированного, ничего такого, что требовало бы от нее усилий. Одним словом, от молодых музыкантов ожидали легкой, приятной музыки. Трудной ей разрешалось быть только в техническом отношении, но не с точки зрения формального качества. Восхищались виртуозами и виртуозностью.
Итак, Моцарт получил от отца очень основательную традиционную выучку. В возрасте от трех до шести лет он познакомился с творчеством большинства музыкантов, известных в Австрии и Южной Германии, а также, вероятно, и некоторых северогерманских композиторов. Однако, путешествуя, он приобрел гораздо более широкие знания о музыкальной жизни своего времени. В Париже он познакомился с произведениями Люлли, Филидора, Иоганна Шоберта и других выдающихся представителей французской школы; в Лондоне — с творениями Генделя, Иоганна Кристиана Баха и другого ученика Баха-старшего, Карла Фридриха Абеля. В Вене он услышал сочинения Георга Кристофа Вагензейля и Георга Рейттера, учителя Гайдна. В Италии он познакомился с падре Мартини — ведущим мастером контрапункта того времени. Он услышал новейшие на тот момент итальянские оперы и лично встречался с их авторами. Он также познакомился с представителями мангеймской школы. Иозеф Гайдн произвел на него глубокое впечатление; он многому научился у Гайдна, который в свою очередь не скрывал величайшего восхищения, которое вызывал у него юный Моцарт.
Многие из только что упомянутых имен ничего не говорят современной музыкальной аудитории. Но если мы хотим понять, что значили для Моцарта и для его развития путешествия, которые совершал с ним отец, то упомянуть эти имена надо уже хотя бы ради их пестроты. Сегодня легко получить доступ к современному музыкальному творчеству всех континентов, если возникает такое желание. Во времена же Моцарта мало кто из молодых людей получал такое всестороннее музыкальное образование — всестороннее в понимании той эпохи, — как он.
Возникает вопрос: не закоснел бы Моцарт, несмотря на весь свой талант, в традиционном музыкальном языке своего времени, как его отец, если бы провел свое детство исключительно в Зальцбурге (и если бы впоследствии не смог вырваться из Зальцбурга)? По всей вероятности, разнообразие музыкального опыта, который ему довелось приобрести во время путешествий, способствовало развитию его склонности к экспериментам и поиску новых синтезов различных стилей и школ своего времени. Возможно, это разнообразие сыграло роль в формировании у него особой способности отпускать поводья музыкальных грез, никогда не теряя над ними контроля.
Одновременно можно проследить, как Моцарт вначале перерабатывал то, что воспринимал от других, в имитации; в этом ему помогала необыкновенная музыкальная память. Лишь постепенно, по мере взросления, он приобрел способность включать полученные таким образом познания в поток собственной фантазии и так создавать нечто новое, никогда ранее не слышанное. Тетрадь с набросками, относящаяся к периоду пребывания Моцартов в Лондоне, показывает, как восьми-девятилетний ребенок пытался — пока еще очень неуклюже — соединять друг с другом получаемые впечатления. Синтез, дальнейшее развитие заданного канона и превращение его в индивидуальный музыкальный язык были долгим процессом, который требовал много усилий, труда и который в огромной степени зависел также и от жизненных обстоятельств Моцарта.
Конечно, этот шанс извлечь пользу из богатства разнообразных стимулов мог бы оказаться упущен, если бы принимающий человек не был восприимчив. Моцарт, безусловно, был таким в высочайшей мере. Его раннее и интенсивное соприкосновение с музыкой, многолетнее строгое обучение у отца, стимулирующая, но трудоемкая карьера вундеркинда в сочетании с тяжелой борьбой семьи за финансовое выживание, за статусные возможности, за отвращение постоянной опасности социального падения — все это привело к тому, что индивидуальное развитие Вольфганга приняло очень конкретное направление раньше, чем у многих других людей. Вероятно, с первого дня жизни он постоянно подвергался воздействию музыкальных стимулов — меняющихся последовательностей звуков скрипки и клавесина; он слышал, как отец, сестра и другие музыканты занимались и совершенствовались. Неудивительно, что у него рано развилась высокая чувствительность к различиям тонов, чрезвычайно чуткая музыкальная совесть, благодаря которой, например, нечистые тоны трубы были для него невыносимы в течение многих лет.
При этом в самом раннем детстве его интерес к музыке еще не был таким концентрированным, как позже. Старый друг дома, трубач Шахтнер, сообщает, что больше всего в маленьком Вольфганге ему бросилось в глаза то, как этот мальчик целиком посвящал себя тому, что занимало его в данный момент: Он всегда настолько отдавался тому, чему его заставляли учиться, что забывал обо всем, даже о музыке. Например, когда учился считать, то стулья, стены и даже пол были покрыты цифрами, написанными мелом.
А чуть раньше:
Он был полон огня, его симпатию легко вызывал любой предмет; я думаю, что, если бы не столь благодетельное воспитание, какое было у него, — он мог бы стать самым гнусным злодеем, столь восприимчивым он оказывался к каждому побуждению, пользу или вред которого он еще не в состоянии был проверить[52].
Итак, здесь это говорится недвусмысленно: сначала малыш проявлял необычное погружение во все, что захватывало его воображение, чувствительность к стимулам, которая не ограничивалась музыкой.
Примерно с трехлетнего возраста Моцарт стал все больше специализироваться на исполнении, а вскоре и на сочинении музыкальных произведений. Ряд наблюдений подсказывает, что такая ранняя концентрация сил может быть чрезвычайно важна для процессов сублимации, для формирования специализированных областей совести и знания, которые работают вместе с потоками влечений и фантазии, а не против них. Эта проявляющаяся в раннем возрасте и продолжающаяся годами концентрация чаще встречается в более простых обществах и, как правило, в кругах ремесленников, нежели в сложных индустриальных обществах; ее функция для формирования личности, для совершенствования и роста постепенно развивающегося таланта пока еще изучена мало. Это одна из причин, по которой стоит обращать внимание на биографии людей, получивших уже в раннем детстве такое одностороннее ремесленно-художественное воспитание и оказавшихся, когда они выросли, необычайно одаренными и изобретательными.
В случае с Моцартом, кроме того, в распоряжении исследователя имеется очень богатая, хотя, конечно, неполная источниковая база по изучаемой эпохе. Она дает весьма яркое впечатление о неразрывной взаимосвязи между художественной специализацией Моцарта, начавшейся с раннего детства, и его человеческим развитием в более общем смысле.
Сначала безотчетно, а затем все более осознанно, Моцарт-отец направлял побуждения ребенка, а вместе с ними и значительную часть его фантазий по одному пути — на занятия музыкой. Проводимое им интенсивное обучение сына включало в себя и многое другое. Но музыка, обучение виртуозному исполнительскому мастерству, была в центре этой учебы; напряженная профессиональная деятельность музыканта, которой Моцарт был вынужден заниматься в детстве и позже, двигала его развитие в том же направлении. И, несомненно, музыкальную специализацию усугубляло следующее: несмотря на то, что тяжкий труд лишал юного Моцарта части удовольствия от занятий, она все же приносила ему большое удовольствие, то есть делала его жизнь осмысленной.
В детстве Моцарт не мог быть нечувствительным к выражениям благосклонности публики, к приязни, дружбе и приветливости людей, с которыми он встречался во время концертных турне. Императрица Мария Терезия, как уже отмечалось, прислала ему и его сестре элегантные, сверкающие придворные платья, которые ранее принадлежали юным членам ее семьи. Семилетний Вольфганг обедал за одним столом с королем и королевой Франции. Король Англии, после концерта проявивший общительность и заведший с юным виртуозом разговор, на следующий день случайно встретил семью Моцарт на улице: они гуляли по Лондону; король проехал мимо них в карете, наклонился и на глазах у всех помахал маленькому мальчику. Папа римский пожаловал его орденом, награждение которым сопровождалось возведением в рыцарское достоинство; таким образом, он оказал ему еще в детстве честь, которой великий Глюк удостоился только в зрелом возрасте (кстати, Моцарт почти никогда не пользовался этим титулом). Люди толпились вокруг него. В его честь слагали стихи. Вот один из них:
Маленькому шестилетнему пианисту из Зальцбурга.
Вена, 25 декабря 1762 года. <…>
Это был не единственный в то время голос, выражавший обеспокоенность тем, что вундеркинд ведет опасную жизнь. Было известно, что другие вундеркинды быстро и ярко вспыхивали, как фейерверк, и столь же быстро гасли. В случае с Моцартом также возник вопрос о том, не является ли он тепличным растением. Подозрение, что такого ребенка вырастили слишком быстро и что его талант не сохранится, напрашивалось — и было не лишено оснований. В течение первых 20 лет жизни Моцарт подчинялся стимулирующему, но чрезвычайно строгому режиму, установленному отцом. Удивляться стоит, пожалуй, не столько тому, что эти высокоспециализированные годы ученичества позволили ему добиться необычайных профессиональных достижений, сколько тому, что в результате он не понес большего ущерба для своего общего развития как человека.
За тяжелый труд, который Моцарту приходилось выполнять с детства, ему доставались похвалы, восхищение и подарки, и это, возможно, укрепило его стойкость. Глубокая неуверенность в том, что его любят, не покидала его на протяжении всей жизни, но не исключено, что эта неуверенность смягчалась признанием его искусства и любовью, полученной в символической форме. Растущее осознание своей ценности как художника с годами придало ему большую уверенность и укрепило гордость. Вполне возможно, что награда, которой оказывалось это чувство, помогала ему легче переносить ограничения и тяготы социального существования в обществе в качестве вундеркинда и странствующего концертного исполнителя. Возможно, это вознаграждение подталкивало его к тому, чтобы работать дальше и стать мастером своего ремесла.