Она поджала губы и покачала головой.

– Сочувствую, приятель. Я своего парня уже несколько месяцев не видела. Он, наверно, считает, что меня нет в живых. Гримасы войны. Если вернемся за твоей Энджи, нам конец. А будем двигаться вперед – может, и выкарабкаемся. А пока у нас есть шанс выкарабкаться, значит, у нее тоже. Не всех этих ребят потащат в Гуантанамо. Несколько сотен заберут для допросов, остальных отпустят по домам.

Мы брели мимо злачных заведений, вокруг которых кучковались наркоманы и вонючие бомжи. Маша толкнула меня в подворотню возле закрытой двери какого-то стриптиз-бара. Скинула куртку, вывернула наизнанку, надела опять. Подкладка была в неяркую полоску, и куртка стала выглядеть совсем по-другому. Потом Маша достала из рюкзака шерстяную шапочку, натянула на голову, скрыв приметную шевелюру, и остроконечная верхушка игриво съехала набекрень. Влажными салфетками стерла макияж и лак с ногтей. Всего за минуту она преобразилась до неузнаваемости.

– Смена гардероба, – сказала она. – Теперь твоя очередь. Снимай ботинки, куртку, кепку.

Я прекрасно понимал, куда она клонит. Полицейские будут внимательно высматривать всех, кто похож на участника вампирских игрищ. Бейсболку я с наслаждением выбросил – терпеть их не могу. Куртку запихнул в рюкзак, достал джемпер с портретом Розы Люксембург и натянул поверх черной футболки. Маша стерла мне грим с лица и лак, и через минуту меня тоже было не узнать.

– Выключи телефон, – посоветовала она. – У тебя есть что-нибудь с радиомаячками?

У меня был школьный пропуск, банковская карточка, проездной. Маша убрала все это в серебристый футляр, в котором я узнал непроницаемую для радиоволн сумку Фарадея. Как только она сунула его к себе в карман, до меня дошло, что я отдал ей все свои документы. И если она играет на чужой стороне…

До меня медленно доходила чудовищность сделанной ошибки. Жаль, что рядом со мной нет Энджи. Нас было бы уже двое против одной. Энджи помогла бы заметить, не упустил ли я чего-нибудь важного. И если Маша не та, за кого себя выдает, от Энджи это не укрылось бы.

– Подсыпь камушков в ботинки.

– Нет нужды. Я ногу потянул. Мою походку сейчас никакая программа не распознает.

Она кивнула мне, как профессионал профессионалу, и закинула рюкзак за спину. Я тоже подхватил свой, и мы двинулись в путь. Переодевание отняло меньше минуты. По улице шагали два совершенно других человека.

Маша бросила взгляд на часы и покачала головой.

– Быстрей. Нас ждут важные встречи. И не вздумай сбежать. У тебя теперь два пути – либо со мной, либо в тюрьму. Они будут еще много дней анализировать сегодняшние записи с видеокамер, а когда закончат, все лица до единого попадут в базу данных. И наше бегство не останется незамеченным. Считай, что мы оба теперь объявлены в розыск.

Еще через квартал Маша свернула в переулок, и мы очутились в Тендерлойне. Эти места были мне знакомы. В тот самый день я со своей командой, играя в «Харадзюку Фан Мэднесс», бродил вокруг этих домов в поисках открытой точки доступа в сеть Wi-Fi.

– Куда мы идем? – спросил я.

– Нас подвезут, – ответила Маша. – Заткнись, дай подумать.

Мы шагали очень быстро, и я весь взмок. Пот струился по лицу, стекал по спине, проникал между ягодицами и сползал на бедра. Нога разболелась по-черному, и я думал, что долго не протяну и, возможно, вижу пролетающие мимо улицы родного Сан-Франциско в последний раз.

Как назло, мы все время поднимались в гору. Захудалый Тендерлойн постепенно сменился роскошными особняками Ноб-Хилла. Я запыхался, в груди хрипело и булькало. А Маша тащила меня все выше по узким улочкам, выходя на большие проспекты лишь для того, чтобы сразу нырнуть в следующий переулок.

Едва мы вступили в один из таких переулков – он назывался Сэбин-Плейс, – как сзади нас кто-то окликнул:

– А ну стоять! Не двигаться!